Ксения Медведевич - Ястреб халифа

— Вы меня тоже убьете, господин?

— С чего это ты так решил? — мрачно осведомился Тарег.

— Ну вы же всех убиваете, — мальчишка снова пожал плечами.

— Я убиваю только тех, кого съедаю на ужин, — еще мрачнее отозвался нерегиль. — Тебя я есть не стану.

— А… — серьезно кивнул мальчик. — Тогда я пошел?..

И, не отводя от Тарега настороженных глаз, сделал попытку отползти назад. Его босые ступни уперлись в руку безголового искателя наслаждений. Мальчишка обернулся, увидел за спиной перерубленные кости и сине-розовые ошметки вен над плечами трупа и заорал благим матом.

Тарег плюнул, вздернул его на ноги и остро ткнул пальцем в переносицу. Мальчишка тут же обмяк. Послушав ровное спокойное дыхание, нерегиль перекинул невесомое тело через плечо и пошел к дому кади Хафса ибн Гийяса. Махтуба так обрадовалась новым заботам, что Тарег получил двухдневную передышку от принудительного кормления — пацаненок съедал все, что приносила невольница, причем съедал за себя и за Тарега. Потом, конечно, «мамушка» его раскусила и долго ругала нечеловеческое коварство сумеречников.

А потом отъевшийся, приодевшийся и раздувшийся от гордости Гассан — так звали мальчишку — сходил в аль-каср и объявил, что теперь он гулям самого Ястреба. Послушав восхищенные охи и вздохи — «ой, а не боязно тебе? А какой он? Часто бьет? Как, не бьет вообще? Ты ему понравился? Как не водит в спальню? А что он вообще с тобой делает?» — Гассан нашел ближайший к воротам в Охотничий дворик кипарис и выкопал из-под корней свой узелок с драгоценностями. Мальчик знал, что Ястреб поднял на ноги всю Исбилью в поисках вещей, которые могли бы принадлежать Айше бинт аль-Ханса, но так пока и не смог найти ничего, что держала в руках или носила на себе прекрасная беглянка. И Гассан передал своему господину диковинный браслет с цаплями:

— Вот, хозяин, я его не носил, клянусь…

— Не клянись, — зашипел, как всегда, нерегиль, и Гассан больно прикусил язык.

Единственное, чего его господин по-настоящему не переносил и за что мог нещадно выругать и даже приказать сечь розгами, — так это упоминание благословенных Имен Всевышнего. Впрочем, по сравнению с прежними хозяевами Гассана господин Ястреб даже со всеми своими странностями сошел бы за доброго дядюшку — за что мальчик каждый день благодарил Всевышнего. Утром, днем, вечером и перед сном.

…Повертев в руках браслет Айши, Тарег осторожно опустил его в чашу. Вода покрыла безделушку полностью — золотой ободок не был широким, он рассчитывался на узенькое тонкое запястье женщины Сумерек. Дождавшись, пока вода успокоится, нерегиль легонько дунул на поверхность и стал ждать. Через мгновение отражение резных золоченых квадратов потолка утонуло — и в воде всплыли совершенно другие цвета. Подушки из грубой ковровой ткани, с сине-красно-черными длинными полосами узоров. На лежанках вдоль стен красно-синие потертые ковры. Над входом с колышущимся солнцем — охряная ковровая полоска с красными пушистыми шариками на длинных шнурках. Кайсар, постоялый двор.

Айша полусидела на лежанке, обмахиваясь тростниковым веером. Белое, очень бледное лицо четко выделялось на черном фоне стенных ковриков, темные косы змеились по оголенным плечам. Ворот рубашки сполз чуть ли не до локтей, полные груди поднимались дыханием под белой полупрозрачной тканью. Розовый атласный энтери она расстегнула, так что под рубашкой была видна даже темная впадина пупка.

Между лежанками, вокруг простого одноцветного достархана, сидели женщины в таких же расстегнутых рубашках. Кто-то, как и Айша, обмахивался веером, кто-то обтирал платком складки под грудями, соски вылезали за приспущенный ворот. Жара. Пот струился по лицам, мокрая тонкая ткань облепляла выпуклые животы, шальвары липли к влажным бедрам. На лежанке напротив Айши сидели два маленьких мальчика в одних рубашках.

В дверном проеме висели занавески дешевого шелка — непрозрачного, узелкового, с провисшими счесами нитей, от которых он казался полосатым. Вдруг за порогом возникла тонкая стройная тень — и Айша резко выпрямилась.

…— Госпожа, это я, — шепнула Хальва, проскальзывая под занавеску.

Айша со вздохом облегчения опустила длинный отцовский ханджар. Сидевшие внизу женщины с ужасом проводили глазами тускло блеснувшее в полумраке комнаты лезвие. Со скрипом вложив кинжал в ножны, девушка положила приятно холодивший руки металл обратно под подушку.

Рабыня поставила на пол полную снеди корзину, вытерла рукавом пот с лица и стала с облегчением разматывать плотный головной платок, одновременно пытаясь стряхнуть с плеч ткани хиджаба. Не успела она отколоть заколку под подбородком, как за драно-полосатой занавеской заколыхалась толстая низенькая тень, и голос хозяина кайсара умильно позвал:

— Госпожа! Госпожа! Вас спрашивают, госпожа!

Хальва сдавленно ахнула. Айша вскочила на ноги и зашипела, как змея:

— Говори, сучка, с кем спуталась!

Глаза рабыни забегали, а толстый Якуб снова позвал из дневного света внутреннего двора:

— Госпожа, а госпожа! Там на улице вас ждет юноша, по виду из благородных! Очень просит выйти к нему!

Хальва ничего не смогла ему ответить — Айша бросилась, как кобра, повалила рабыню на лежанку и намертво сжала пальцами горло. Сверля страшным взглядом хрипящую от ужаса невольницу, девушка мелодично откликнулась стоявшему снаружи хозяину кайсара:

— Скажи юноше, что госпоже нужно переодеться, о Якуб!

Толстяк с хихиканьем засеменил прочь, а Айша разжала тонкие, но сильные пальцы на горле невольницы:

— Говори, сучка.

Лицо опрокинутой на пыльный ковер Хальвы блестело от пота. Она в ужасе покосилась на сгрудившихся в крошечной душной комнатенке женщин и запищала:

— Клянусь жизнью, госпожа, я, как вы и велели, спросила, где здесь, в Малаке, собираются женщины, и пошла на рынок к Воротам Москательщиков. И там купила овощей и вареного риса, и тут заметила, что за мной идет юноша, по виду из благородных, в шелковой зеленой чалме и красивой каба. И я не пошла к кайсару, а пошла к мосту через реку мимо мазара сыновей Мервана, а он все шел за мной и не отставал. Тогда я подошла к нему и велела меня не преследовать…

— Так и велела? — зло прищурилась Айша.

Невольница захлопала глупыми глазенками и запищала еще тоньше:

— Да, я так и сказала, зовут меня, мол, Хальва, и я невольница, а чья я, не скажу, и знание того, что на седьмом небе, ближе к тебе, о бесстыдник, чем то, о чем ты просишь!

— Понятно, — процедила Айша. — Так он тебя проследил.

— Клянусь Всевышним, госпожа, пощадите, я подождала, пока он уйдет, долго-долго стояла у моста!

Айша залепила глупой дуре пощечину и выпрямилась. Хальва зарыдала, прижимая грубый некрашеный рукав к щеке.