Ксения Медведевич - Ястреб халифа

— Твой муж любил быструю скачку?

В ответ Валлада отстранилась и даже попыталась вырваться:

— О повелитель, пощади меня, я пришла к тебе, чтобы подарить чистое наслаждение, воспетое ибн Хазмом и ибн Аль-Фариром…

Тогда Аммар усмехнулся и сказал:

— Что такое ты говоришь, женщина? Разве ты не знаешь, что случается, когда антилопа подходит слишком близко к голодному льву?

И повалил ее на ковры. Валлада стонала и молила, сжимала колени и сводила на груди края энтери, облизывая губы и отвечая на его поцелуи страстными быстрыми движениями язычка. Аммар с силой развел ее руки и обнажил круглые твердые груди с возбужденными острыми сосками. Он чувствовал себя воином пустыни, срывающим шальвары с захваченной во вражеском становище пленницы. И как пленница, она со стоном выгнулась и вся сжалась, не пуская его в себя и сдерживая натиск, — и тут же застонала от боли и наслаждения. Пробивая себе дорогу в ее восхитительной узости, Аммар подумал, что ни разу еще не занимался знатной ашшариткой. Что ж, теперь он будет знать, что меж бедер благородная женщина ничем не отличается от рабыни. Впрочем, когда Камар начала выделывать вот такие фокусы со стонами, отталкиваниями и притворными отказами, он тут же продал ее аль-Архами. Ну а Валладу он через пару дней отошлет домой. С такими мыслями Аммар ущипнул женщину за сосок, перевернул и приступил к исследованию возможностей умейядских поводьев.

…Утро застало его еще на тех же коврах. Изнуренную ночным сражением Валладу уже увели рабыни. С веточек самшита свисали капельки росы. Трава тоже стала мокрой, и Аммар зябко накинул на плечи халат. Обводя взглядом сереющий в рассветном сумраке сад, он заметил коленопреклоненную фигуру на верху лестницы. Лампы на ступенях уже потухли, и яркий синий халат слуги казался сизым, как крыло горлицы.

Халиф сделал ему знак приблизиться. Тот, согнувшись и прижав руки к груди, подбежал и упал лицом во влажную от росы траву.

— Что случилось? — вдруг спросил Аммар, понимая, что что-то действительно случилось.

Слуга помотал головой, не поднимая лица:

— Там, в Охотничьем дворике, о мой повелитель… Вести от… самийа…

«Тьфу ты пропасть», подумалось ему. В самом деле, нерегиль уехал уже четыре дня тому и как в воду канул. Айша, впрочем, тоже как испарилась. Люди ибн Хальдуна сумели выследить ее в Малаке — девчонка распродала всех, кого могла, избавляясь от остатков харима своего отца. Торговцы выдали женщин градоначальнику заправлявших в городе Сегри, а уж тот показал тайной страже, кого привели в подвалы аль-кассабы. Женщин допросили, двух рабынь пытали на глазах у остальных арестанток, но добиться чего-либо путного так и не сумели: ни одна курица не знала, куда держит путь Айша. То есть женщины показали, что она стремится попасть в земли Бану Марнадиш — в горах на границе с Абер Тароги и впрямь легко было затеряться. Но из Малаки Айша могла двинуться либо по дороге мимо Азруата — либо попытаться пройти через плоскогорье Рас Авала. Несмотря на кровожадные просьбы Сегри, Аммар помиловал беглянок и велел передать их в хорошие руки — как того и желала его будущая невеста. Но направление пути Айши так и осталось фигурой неизвестного из мудреных уравнений аль-джабр: хитроумная дочь Омара со спутниками на шести верблюдах выехала из Малаки — и пропала. Ни в Азруате, ни в оазисах Рас Авала их не видели. И в довершение ко всему за ней поехал — и теперь тоже пропал нерегиль.

С такими мыслями халиф аш-Шарийа вошел в Охотничий двор, на ходу подвязывая измятый халат.

Красно-белые плитки пола гладко и влажно блестели в серой дымке утра. Аммар не сразу разглядел, вокруг чего стоят воины в серых кафтанах и белых чалмах ханаттани. Цокот копыт по камню, гулко отдававшийся между стен пустого прямоугольника двора, сказал ему больше. Увидев своего повелителя, воины расступились. На Аммара, высоко поднимая колени и кокетливо изгибая шею, выступил серый сиглави. Храпя и мотая головой, конь бил подкованным копытом в мраморные плиты и жевал мундштук, роняя на камень слюну и пену.

Аммар стоял и не мог двинуться с места. Во рту разом стало горько и противно. Но он выпрямился и пошел навстречу цокающему копытами, пляшущему сиглави.

Конь развернулся к нему левым боком, и сердце Аммара упало: на гладкой крутой шее, на свесившихся на сторону широких поводьях, на луке седла, на стриженой гриве — она запеклась и засохла везде. Кровь.

Только сейчас Аммар заметил согбенную фигурку на ступенях Дома Присяги. Яхья ибн Саид сидел, опустив голову и закрыв лицо руками.

Подойдя к старику, Аммар опустил ему руку на плечо и спросил:

— Му’аллим?… — «наставник», так он не общался к Яхье с тех пор, как сел на золотое сиденье во дворце халифов.

Старик поднял мокрое от слез лицо.

— Его… убили? Откуда кровь? — тихо спросил Аммар.

— Это его левая ладонь, о мой повелитель, его левая ладонь… — призрачным голосом откликнулся старый астроном.

И упал на колени:

— Прости меня, о мой повелитель, я дал тебе глупый совет. Я полагал, что Тарег восстановит свои силы в этом путешествии. Но я ошибался, — старик всхлипнул.

— Что случилось? — плюнув на приличия, Аммар сел на ступеньку рядом с астрологом.

— Левая ладонь кровоточит, когда запас энергий в теле истощен и нерегиль находится на грани гибели, — печально проговорил Яхья. — Его не убили, о мой халиф. Скорее всего, он просто потерял сознание и упал с коня.

— Как упал с коня?.. — эхом повторил Аммар.

— От слабости, о мой халиф. Сила оставила его, он потерял много крови, ослаб — и выпал из седла.

— Так что же… — в ужасе начал Аммар — и осекся.

— Увы мне, — затряс седой головой Яхья. — Да помилует нас Всевышний, но, скорее всего, он лежит сейчас где-то на обочине дороги на Малаку. И, скорее всего, он мертв, о мой халиф, о горе мне, горе…

— Вышлите отряды на поиски, — твердо сказал Аммар, поднимаясь. — Прочешите и обыщите каждую пядь пути.

Ему очень не хотелось думать о том, что Умейяды могут сделать с телом Тарика. Или с еще живым, но совершенно беспомощным Тариком.

И Аммар заорал:

— Ищите, раздери вас ифрит! Я заставлю всех лизать раскаленные сковородки, если к вечеру не узнаю, где находится нерегиль!..

И очень тихо добавил:

— Всевышний, помилуй его…

…— Ки-ки-ки! Ки-ки-ки!

Отвратительное, скрипучее кваканье отдавалось от стен пустой комнаты — оба джинна смеялись от души. Они принадлежали к той мелкой беспородной шелупони, что гнездится в заброшенных мазарах и развалинах, морочит людей на базарах и путешествует в облике змей и собак. Морды у обоих кривляк были под стать голосам — круглые, зеленые, с желтыми глазами, в жабьих ртах торчали острые зубищи.