Ксения Медведевич - Ястреб халифа

Сидевшие в диване халифа советники охрипли в спорах, предлагая и тут же отвергая имена и кандидатуры:

— О Фарадж ибн Зийяд! Я вижу тебя насквозь! Ты желаешь опекунства для собственного брата, чтобы потом расхищать кухонные запасы в Баб-аз-Захабе! А то я не знаю, что у тебя на специи в день уходит до трехсот динаров, а ведь наш халиф, да продлит Всевышний его дни, употребляет всего лишь толику мускуса в пресном хлебе!

— Да прикрутит твой язык шайтан, о Абу Ахмад аль-Хусайн! Чтоб мне быть сыном падшей женщины, если я желаю корысти для себя в этом важном деле! Но посмотри и ты в зеркало добродетели — разве твой дядя станет лучшим опекуном? Ну разве что для рода ибн Фейсалов! Вы прибыли в столицу из Нисибина всего пятьдесят лет назад, и все знают, что твой дед втерся в доверие к халифу со своими рассказами про макилийские пальмы, которые якобы приносят финики в десять дирхам весу каждый! Подумать только, он получил доверие халифа не за доблесть в сражении, а за корзину увесистых фруктов!

— Ты воистину говоришь языком змеи, о Фарадж! Да чтобы мне никогда не сесть на лошадь…

Так проходили дни.

Айшу отвели три недели назад в женские покои аль-касра, и с тех пор она не покидала Девичьего дворика. Не получив согласия опекуна, Аммар не мог видеть девушку даже под покрывалом. В ярости и нетерпении он разогнал всех певичек и рабынь и, терзаемый любовным недугом, проводил ночи на крыше в полном одиночестве. Приближенные шептались, что еще одна такая неделя, и молодость с иблисом возьмут свое — халиф начнет заниматься молоденькими гулямами, подносившими ему на крыше шербеты.

— …Граненых алмазов в шкатулках — по девять кират в каждой, всего трижды три такие шкатулки, ковров из Дарабджирда и Хорасана — на сто тысяч дирхам…

Аммар позволил себе отвлечься от перечисления сокровищ, которые станут приданым Айши. И поманил к себе ибн Хальдуна, впрочем, тут же поморщившись. Вазир на старости лет стал злоупотреблять галийей [40] Галийа — вид благовония. , а Аммар с детства не выносил запах этого благовония. Отстранившись и сморщившись, халиф, тем не менее, спросил:

— Есть известия от Джунайда?

После страшной ночи боя в Красном замке Джунайд увез нерегиля к себе. Аммар не стал этому препятствовать. Отчасти из благодарности, ведь именно странный суфийский шейх указал, где искать обоих пропавших — и Айшу, и посланного за ней Тарика. Отчасти из благоразумия — нерегилю рядом со своими будет всяко лучше, чем среди людей.

Исхак ибн Хальдун молча подал ему завязанное красными шерстяными нитями письмо. И упал на свое лицо. Мрачно оглядев затылок вазира, Аммар развернул свиток.

— Что значит «без изменений»? — оторвавшись от чтения, недовольно спросил он.

Начальник тайной стражи продолжал лежать вниз лицом. Перо страуса на его внушительной чалме касалось верхней ступеньки деревянного возвышения, на котором сидел халиф.

— Что значит «без изменений»? — уже не на шутку рассердившись, рявкнул Аммар и отбросил написанное под диктовку Яхьи письмо.

Нудно гудевший голос вазира оборвался вздохом ужаса.

— Я выписал к нему эту сумеречницу из Абер Тароги, она уже две недели сидит там — и что?!

Исхак резко поднял лицо и округлил глаза. Аммар взял себя в руки.

Они пытались сохранить в тайне недуг нерегиля. При дворе объявили, что самийа испросил у повелителя верующих позволения удалиться в замок аль-Джунайда для медитации и созерцания, и халиф аш-Шарийа не стал препятствовать его благочестивому порыву.

Аммар тяжело вздохнул и положил перед собой письмо Яхьи ибн Саида. Помимо всех положенных обращений к эмиру верующих, начинающих и заканчивающих послание «твоего преданного раба и исполнителя», оно содержало лишь строки: «Наш подопечный еще не пришел в себя, и состояние его остается прежним, безо всяких изменений». Это было третье такое письмо, полученное со времени возвращения в Исбилью. Яхья ибн Саид писал эмиру верующих еженедельно.

И тогда Аммар ибн Амир громко сказал:

— Срочные дела отзывают меня из города. Мое отсутствие продлится не более восьми дней. К моему возвращению вы назовете мне имя опекуна Айши бинт аль-Хансы, имя свидетельствующего наше согласие кади и имя имама, который произнесет свадебное напутствие. Вы также назовете мне счастливые дни и часы для проведения церемоний обручения и бракосочетания, которые состоятся в Баб-аль-Захабе в столице халифов. Если ко времени моего возвращения я не найду имена всех потребных мне лиц записанными, а караван идущих в столицу верблюдов навьюченным, клянусь Всевышним, я снова приглашу в Охотничий дворик ханаттийского палача. Да поможет вам Всевышний, Он милостивый, прощающий.

С такими словами эмир верующих поднялся со своей тронной подушки и покинул собрание. замок Сов,

три дня спустя

— …Почему? Как так вышло? Если его силы были истощены до предела, то как он вообще попал в Красный замок? — наверное, Аммар уже в сотый раз задавал одни те же вопросы.

Старый астроном терпеливо объяснял:

— Уважаемая Йемайа а-Иненна полагает, что нерегилю придает сил Клятва — но это противоестественно, и потому опасно. Услышав о грозившей юной госпоже опасности, самийа бросился ее спасать — ибо только так он мог исполнить твой приказ доставить девушку ко двору, о мой халиф. Он не мог ослушаться — и потому зачерпнул силы у Клятвы. Так проигравшийся в майсир [41] Майсир — азартная бедуинская игра на мясо верблюда, в которой игрок, вытащивший из песка стрелу, отмеченную определенным знаком, получал соответствующую часть разделанной туши. бежит к нечестивому ханаттийскому ростовщику за деньгами под большие проценты. Ворвавшаяся в Тарика сила Клятвы сожгла его изнутри — ибо никакому существу не положено выступать из собственных пределов, а ежели оно так поступает, то с гибельными для себя последствиями.

— Он что, не соображал, что делает? — рассердился Аммар на нерегиля — в самом деле, не сердиться же ему было на самого себя. — Откуда я знаю, как у него там с этими… как их… энергиями?

И покосился на сидевшую у окна сумеречницу. Точеный профиль резко, как на ханьских миниатюрах, вырисовывался на фоне голубого шелка, затягивавшего мирадор. Две витые тонкие колонны поддерживали низарийскую, всю составленную из морских раковинок арку — а посередине, в созданных колышущейся занавесью сумерках, сидела она. По-голубиному склонившись и легонько позванивая подвесками на навершиях золотых шпилек в прическе, женщина сумерек улыбалась каким-то своим мыслям. Между глаз алым выписана была странная хвостатая буква — она словно запечатывала тайну ее улыбки.

Маленькую грудь стягивал тугой корсет лиловой парчи, и придавленная жесткой тканью белая кожа беззащитно круглилась над глубоким вырезом. Плотное, расшитое золотыми огненными птицами синее верхнее платье соединял на груди витой шелковый шнур. Маленькие острые ушки, тонкий очерк губ и пепельные длинные ресницы — Аммар почувствовал, что теряет голову.