Мэл Одом - Черная Дорога

Сирнон выхватил свой короткий меч и замахнулся так, что оказавшемуся рядом с ним человеку пришлось сделать нырок и отпрянуть. Сцену сопровождали ругань и богохульство.

Дэррик прыгнул на стол, пронесся над дугой, описанной мечом Сирнона, и опустился на ноги за спиной верзилы-наемника, ощутив на миг, как от всего выпитого закружилась голова. Сирнон развернулся – лицо его из-за разбитого носа превратилось в багрово-красную маску – и сплюнул кровь, обругав Дэррика. Короткий меч со свистом полетел в голову моряка.

Сабля Дэррика парировала удар. Сталь зазвенела о сталь. Удерживая клинок неприятеля, словно в тисках, Дэррик сжал левый кулак и ударил. Кожа на щеке Сирнона разошлась. Дэррик продолжал избивать противника, получая от этого удовольствие. Сирнон был выше его, выше настолько, насколько отец был выше Дэррика тогда, в мясной лавке. Только Дэррик – уже не испуганный ребенок, слишком маленький и неумелый, чтобы защититься. Он ударил наемника еще раз, отбрасывая его назад.

Сирнон был страшно избит. Правый глаз обещал заплыть. Картину дополняли треснувшая губа, надорванное ухо и рана на щеке.

Рука Дэррика ныла от ударов, но он едва ли замечал это. Тьма, копившаяся в нем, наконец высвободилась – такого приступа у него еще никогда не было. Эмоции бурлили все сильнее. Сирнон неожиданно ударил рукой, угодив твердыми костяшками Дэррику в лицо. Голова моряка откинулась назад, чувства помутились, рот наполнился медным привкусом крови, а ноздри – запахом гнилой соломы.

Все думают, что ты не похож на меня, щенок! – грохотал в голове Дэррика голос Орвана Лэнга. – Отчего бы это, как ты считаешь, мальчик не похож на своего отца? Все так и чешут языками. А я, я люблю твою мать, будь я проклят за глупость!

Отражая отчаянную атаку наемника, Дэррик опять шагнул вперед. Его умение фехтовать было известно каждому во флоте Западных Пределов, кто только стоял против него или рядом с ним в битвах с пиратами или контрабандистами.

После того как они с Мэтом прибыли в Западные Пределы из Дальних Холмов, Дэррик тренировался у признанных мастеров, платя за науку работой и готовностью учиться. Шесть лет Дэррик ремонтировал изрубленные стены фехтовального зала и посыпал песком пол в обмен на разрешение тренироваться с остальными. Он стремился к морской карьере.

Эти занятия некоторое время держали Дэррика в равновесии – пока наставник Коро не погиб на дуэли с герцогом, защищая честь женщины. Впрочем, сам герцог не сражался – эту работу выполнили за него двое наемных убийц, которых, как и самого герцога, Дэррик выследил и прикончил, чем привлек внимание командующего флотом Западных Пределов, знавшего о дуэли и подкупе. Наставник Коро тренировал нескольких морских офицеров и вел подготовку капитанов. В результате Дэррик и Мэт получили назначение на свой первый корабль.

Наставника Коро больше не было рядом, но строгая флотская дисциплина обеспечивала Дэррику более-менее мирное существование в окружающей обстановке. Мэт помогал другу.

Сейчас, в этой драке, Дэррик чувствовал себя правым. Потеря Мэта и долгие дни ожидания какого-нибудь серьезного задания плохо подействовали на его нервы. «Одинокая звезда», бывшая когда-то и домом, и раем, теперь лишь напоминала о гибели друга. Казалось, чувство вины проникло во все трещинки корабельной обшивки, и Дэррик жаждал действий – любых.

Моряк играл с наемником, и тьма ворочалась в его душе. Несколько раз после бегства из Дальних Холмов он размышлял, а не съездить ли туда повидаться с отцом, – особенно когда Мэт ездил в отпуск. Дэррика не тянуло к матери; она позволяла избивать его, потому что у нее была своя жизнь, потому что она была замужем за преуспевающим мясником, и это диктовало ей определенную манеру поведения.

И Дэррик предпочел замуровать в себе тьму, спрятать ее в самую глубину души.

Но сейчас остановиться он не мог. Дэррик теснил наемника, вынуждая его отступать. Сирнон звал на помощь, но другие наемники не желали вступать в драку.

Вдруг раздался резкий предупреждающий свист.

Какая-то часть Дэррика понимала, что свист этот означает прибытие королевских миротворцев. Миротворцами служили специально обученные мужчины и женщины, посвятившие себя поддержанию мира в городе среди подданных короля.

Наемники и несколько моряков сразу скрылись. Каждый, кто не признавал авторитета миротворцев, проводил ночь в темнице.

Захлестываемый черными эмоциями, Дэррик не колебался. Он продолжал наступать, пока не загнал противника в угол – бежать тому было некуда. Последним выпадом он выбил из рук неприятеля меч и отбросил его в сторону умелым поворотом кисти.

Наемник прижался к стене, будто прилипнув к ней, – он стоял на носочках, сабля Дэррика замерла у его горла.

– Пожалуйста, – просипел он.

Дэррик не отступил. Ему казалось, что в комнате слишком мало воздуха. Свистки за спиной не смолкали.

– Бросай оружие, – приказал вдруг спокойный женский голос, – Бросай немедленно.

Дэррик обернулся, описав саблей широкую дугу, намереваясь отогнать женщину. Но когда он попытался отразить удар ее посоха, тот вывернулся, ткнув моряка в грудь.

Сильный электрический разряд пронзил Дэррика, и он упал навзничь.

Лучи утреннего солнца проникали сквозь решетку маленького окошка над койкой, повешенной на цепях, вмурованных в каменную стену. Дэррик заморгал, открыл глаза и тут же зажмурился от света. Итак, он в темнице. Моряк был благодарен за это, хотя и весьма удивлен.

Чувствуя себя так, словно голова сейчас взорвется, Дэррик сел. Койка заскрипела под ним, качнувшись на цепях. Он поставил ноги на пол и огляделся, озирая решетчатые стены своей камеры, восемь на восемь шагов. Матрас, едва прикрывающий койку, был набит сырой соломой. На ткани виднелись омерзительные пятна – предыдущие «гости» облегчались здесь всеми мыслимыми способами.

Взбунтовавшийся желудок Дэррика перевернулся, тоже грозя опустошиться. Он бросился к помойному ведру в переднем углу своей камеры: Тошнота скрутила его, требуя выхода, затрясла в жестоких приступах рвоты и оставила висеть, обессиленного, на прутьях решетки.

Из темноты раздался лающий смех.

Опустившись на корточки, не уверенный, что рвотный позыв не повторится, Дэррик всмотрелся в темноту, преодолевая взглядом пространство, разделяющее его камеру и ту, что стояла с другой стороны.

Там, скрестив ноги, сидел на койке лохматый человек в кожаном солдатском панцире. Латунные нарукавные браслеты выдавали в нем нездешнего наемника – как и племенные татуировки, покрывающие лицо и руки.

– Ну и как ты себя чувствуешь поутру?

Дэррик не стал отвечать.

Человек встал и подошел к решетке своей камеры. Стиснув прутья, он сказал: