Сергей Чичин - Поход клюнутого

— А как же ты в своих путешествиях еще не сквасился?

— Дык то не по государственной нужде, то скромно, диким туризмом именуемо! Брюхо небось не распирает от осознания собственной важности. К тому же, — Бинго помялся и от греха понизил голос, — идучи один, я никакими моральными оковами не обременен, порою могу и за подработку взяться — хоть бы и за харч.

— За что взяться?.. — Капитан от изумления встопорщил усы. — Ты так не шути, меня ж кондрашка хватит! Это ж каким ремеслом ты пробавляешься? Усы свои ставлю на кон, что в жизни ни гвоздя не заколотил!

— Ремесло наше известное — стоять со злобной рожей за плечом расщедрившегося на миску капусты, пока он дела ведет. Еще, к примеру, петь могу.

— Прямо так можешь, что за это кормят?

— Кормят и даже поят порой, лишь бы прекратил. Так вот, будучи сам по себе, я уж найду, чем пробавиться. Но не ты ли на меня вон те волосатые кандалы навьючил? Он, чего доброго, и куря спереть возбранит, а то еще и руки в назидание оттяпает!

— Этот может, — нехотя признал Амберсандер. — Торгрим правил настолько честных, что даже мне, рыцарю до последней шпоры, порою с него страшненько. Но ведь как-то он через полконтинента добрался до нас, не треснул — авось и тут образуется.

— Оно конечно, всегда так или иначе образовывается, — поддакнул гоблин и поскреб в паху с видом сугубо философским. — Вопрос, однако, в том, насколько то «иначе» приемлемо. Ты как, не будешь возражать, коли мы в целях заработка подрядимся овец пасти на здешних живописных просторах?

— Да ты и пастух еще?

— Может, даже чимпиён — не знаю, не пробовал. А вот подряжаться горазд на всякое, хоть овец пасти, хоть избу ставить, да хоть за книжками мотаться. Единожды пристроился к странствующему лыцарю, что задрался со встречным и поединка с него хотел, секундантом. По сию пору не знаю, в чем были мои обязанности! Зато посадили за стол, как своего, мяса дали пожрать, не пустой каши, и спрашивали моего просвещенного мнения — довольно ли будет вон того лужку для процесса и в коем часу сходиться начинать, а тако же допустим ли переход с мечей на кинжалы и обратно. Башка попухла, но в грязь лицом не ударил — на всяк вопрос отвечал незамедлительно, с легким неудовольствием и тонкою иронией. Навсегда б такую должность! Да только вышибли моего лыцаря с седла, вот и вся карьера.

— Вот при Торгриме и будешь. Его с седла не снесешь, потому как поперву в седло не загонишь. Эх, Бингхам, Бингхам… говорил ли тебе кто-нибудь, что ты сплошное разорение?

— Всякого наслушался.

— Придется последние карманы в пользу вашей концессии вывернуть. — Сэр Малкольм закатил глаза и постарался не думать о том, как будет подавать супруге очередные новости из области сокращения семейного бюджета. Она, как та норовистая кобыла, несостоятельного седока не терпит, вмиг устроит скандал и подпишется на каждом приеме показательно танцевать с каждым придворным ухарем, у кого за золотым шитьем лица не разглядеть. Но уж если выгорит, если обернутся без задержек его посланцы — то с летописью на руках он всем этим пижонам носы натянет на самую задницу! Магистр Амберсандер — это звучит гордо, а ленные земли, сулимые за подобную услугу… Стоп! Мечты мечтами, но надежда норовит поджать хвост и заползти под лавку, едва завидя эту зеленошкурую каланчу. Лучше смиренно сносить лишения, чем понастроить планов и потом рыдать над их осколками.

— Но имей в виду, вкладываюсь не в твои прихоти, а сугубо в служебные надобности. Так что, сколь ни наскребу, а выдам Торгриму. Он на казначея похож поболе твоего — борода эвон какая, да и счету научен.

— Каков прохиндей! Вот я б нипочем не доверил деньги тому, который считать горазд!

— Это еще почему?

— Потому что он — не я, совершенно понятно. Среди тех, которые не я, ни единый еще не заслужил моего доверия.

Торгрим тем временем извел на себя две колоды воды, залив весь двор и угрозив пудовым кулачищем чуть не каждому во дворе, поскольку едва ли не каждый во дворе успел сделать ему замечание. Однако никого так и не оглоушил, к немалому Бингхамову огорчению. Закончив с умыванием, дварф прогулялся до своего тюка, ощупал его со всех сторон, распустил завязки на большущем верхнем клапане и выволок на свет божий целую стопу аккуратно сложенной одежды. Бинго помрачнел. С персонажами, складывающими штаны эдак манерно, складочка к складочке, он никогда не находил взаимопонимания. По правде сказать, не мог даже заставить себя его поискать — все время на язык лезло всякое обидное, а кулаки наливались недобрым зудением. Свои портки Бинго отродясь не складывал — на себе носил, на себе же стирал, когда случалось свалиться в водоем солиднее лужи, и на себе же сушил, когда из того водоема выкарабкивался. Вот разве что плащ случалось по погоде убирать в мешок, но в этом случае Бингхам пользовался методом бессистемного силового упихивания с яростной утрамбовкой сапогом. Будучи вынут из мешка, плащ потом исправно обвисал на плечах и от ветра защищал ничуть не хуже отутюженного.

— Нет народа более дотошного в вопросах аккуратности, нежели дварфы, — угадал настроение гоблина Амберсандер. — Среди иных народов имеют они славу скопидомов и жадин, но я немало вечеров провел за толковищем с Торгримом, пытаясь постичь суть этого удивительного племени, и скажу так: ошибка это. Не жадны они отнюдь, но исключительно аккуратны и скрупулезно точны во всяком учете, что конечно же раздражает.

— А расхлебывать эту их народную ересь, конечно, поставим Бинго, — брюзгливо подхватил Бингхам. — Слушай, а давай его обратно пихнем, а взамен я возьму того, что за факелом граблями щелкал? Вот с ним мы поладим, как пить дать, у него сопли до колен висят, и в бородище мышь, кажется, скребется.

— Ты про Гельвиха из Пелага, что там внизу нам повстречался? Да, думаю, с ним бы ты столковался в обоюдное удовольствие. Он на свободе вот вроде тебя и был, только далеко ходить ленился — прямо где днем жил, там же ночами выходил на промысел.

— Мед у пчел таскать, пока спят?

— Грабить ставших на ночевку караванщиков, глотки им резать и глумиться над телами эдаким способом, что и в обвинении-то указывать было неловко, а потом еще и пожирать избирательно некоторые их органы.

— Да, этот мне вполне подойдет, это не паладин, с таким не проголодаешься!

— Запоздал ты малость. Поугас его неуемный пыл с тех пор, как палач его величества отхватил ему срамные уды во избежание новых неловкостей, а заодно и язык, чтоб слышно не было.

Бинго в сердцах плюнул.

— Вот же вы народ неблагой — хумансы! Что вам в руки ни попадет — все испортите. Нет, без этой снасти мне помощник ни к чему. Я и сам не гарем, чтоб за мной такое следило, да и о бабах не очень-то с ним переведаешься — чем, спрашивается, коротать вечера, как не обменом житейской мудростью?