Елена Грушковская - Багровая заря

Все взяли себе двух кроликов: сначала Алекс, потом Дарий, Франц, Лавиния. Последними взяли себе пищу Виктория и Гайус. Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как их голодные пасти впиваются в тёплых пушистых зверьков и тянут из них хоть и малопитательную, но живую кровь.

— Аврора, — услышала я тихий голос и открыла глаза.

Передо мной сидела на корточках невзрачная Виктория, протягивая мне кролика. Её окровавленные зубы были обнажены в смущённой улыбке.

— На, поешь. Нельзя же совсем голодом-то.

Сначала я не поняла: откуда взялся лишний кролик? А в следующую секунду сообразила, что Виктория делилась со мной своим пайком. В её глазах я прочла благодарность за то, что я уступила ей койку минувшей ночью.

— Спасибо, Виктория, — сказала я. — Но я правда не хочу. Пей сама.

— Бери, раз предлагают, — раздался голос Алекса. — Это от всего сердца. Или брезгуешь? Всё равно ничего другого здесь не дают.

Одного кролика он уже высосал — тушка лежала у его ног. Второго, ещё живого, он держал в руке и поглаживал. Я сказала:

— Нет, не брезгую. Я пять лет жила на этом.

— Тогда бери, — ответил он.

Я взяла кролика. Виктория простодушно улыбнулась, кивнула и отползла на своё место. Мне стало неловко оттого, что я хотела отказаться от её подношения. Раздвинув пальцами шерсть, я вонзила зубы в горячую плоть.

Четыре дня я провела в битком набитой камере, питаясь кроличьей кровью. Молчаливо, не сговариваясь, то один, то другой из сокамерников делился со мной своим пайком. А то и двое сразу отдавали мне по кролику.

Флегматичный и с виду чванливый Франц сказал, глядя в пространство из-под полуопущенных век:

— Могу сказать лишь одно: твой захват был запланированной операцией, преследующей определённые цели. Наиболее вероятная цель — то, что Орден, держа тебя в заложниках, может оказывать давление на «Аврору». Выражаясь шахматной терминологией, ты — король, Джулия — ферзь, а мы — взятые пешки. Захватив тебя, Орден поставил «Авроре» мат и может теперь предъявлять ей какие угодно требования. Как это ни печально, эта партия «Авророй» проиграна.

— Рано ещё говорить, кто проиграл, а кто выиграл, — отрезал Алекс.

— К сожалению, мой юный друг, положение, сложившееся на доске, весьма неутешительно, — ответил Франц ровным, меланхоличным тоном, задумчиво поглаживая голову. — Плачь не плачь, факт — вещь упрямая. А факты таковы, что Аврора находится в застенках Ордена, и спасти её может только чудо. А сейчас позвольте мне завершить начатую мной партию.

И Франц закрыл глаза, отрешившись от всего окружающего. Никаких шахмат в камере не было: Франц играл в уме. Иногда его веки приподнимались, а губы шевелились, а временами он впадал в подобие транса, и тогда со стороны казалось, что он вообще умер.

— Наш Франц — чокнутый парень, — сообщил мне шёпотом Дарий. — Я никогда не понимал тех, кто играет в шахматы сам с собой, но Франц пошёл дальше. Он играет в уме! Сам себе ставит маты воображаемыми фигурами на представленной доске. Уж не знаю, как он умудряется держать перед собой эту картинку. Одним словом — чудак.

Я сунула руку за пазуху, нащупав косыночку Карины. Странно было ощущать её дивный запах в этом отвратительном месте: никто из здешних обитателей не мог так пахнуть. Мне до боли в сердце хотелось её снова увидеть и прижать к себе, и меня обожгло отчаянное желание выжить, выбраться во что бы то ни стало, даже если для этого придётся сравнять это место с землёй.

Стул, на котором я сидела, стоял посередине сумрачной квадратной комнаты. На полу горела свеча. Со мной в комнате находились ещё двое. Лиц их было не видно: пламя свечи освещало их со спины.

— Ты попалась, Аврора, — сказал один. — Теперь ты наша.

— И ты получишь за всё, — сказал второй.

Зажужжала машинка — маленькая, на батарейках, и с моей головы посыпались пряди волос. Мои руки были связаны за спинкой стула, но это оказалось излишней мерой: я и так была слишком слаба, чтобы сопротивляться.

— Сейчас мы тебя приведём в надлежащий вид…

Машинка двигалась от лба вверх, а тот, кто орудовал ею, стоял у меня за спиной. Он грубо взял меня за нижнюю челюсть и наклонил мне голову набок, и машинка зажужжала вверх по виску.

— Вспоминаешь? Ты пять лет ходила с такой причёской.

Машинка переместилась на второй висок, а потом защекотала мне шею и затылок. По моей голове прошлась чья-то ладонь.

— Так-то лучше! Как здесь и положено. Ну вот, можно приступить и к основной процедуре.

Первый удар опрокинул меня вместе со стулом на пол. Я стукнулась затылком о каменный пол. Мне не дали подняться: удары посыпались на меня со всех сторон. Били в живот, по почкам, по голове. Били, пока не запыхались. А потом, выгнув мне спину, меня ударили в поясницу. Помимо моей воли у меня за спиной раскрылись крылья. Меня опрокинули на спину и стали топтаться сапогами на белоснежных перьях. Слышался хруст.

С меня сорвали одежду. Один держал под мышки моё избитое, полупарализованное тело, а другой, торопливо работая пальцами, стал расстёгивать свои брюки. Свеча горела, потрескивая, а я думала только о том, как бы лежавшая в кармане моей куртки косынка Карины не выпала оттуда. Потом расстегнул брюки второй надзиратель, а первый держал меня. Натешившись, они потащили меня куда-то.

Меня бросили на пол в моей камере, рядом швырнули мою скомканную одежду. Хрустнуло крыло, Виктория вскрикнула.

— Ну, кто хочет поиметь её?

Молчание.

— Вы мужчины или импотенты?!

Молчание.

— Да, конечно, на таком рационе у них хозяйство уже давно не заводится! Альберт, принеси-ка стаканчик крови! Человеческой!

Белобрысый Альберт ушёл. Слышно было, как всхлипывала Виктория. Альберт вернулся.

— Ну, кто хочет кровушки? — осклабился он.

Молчание.

— Как, неужели никто не хочет? Просто невероятно! Ну, тогда поставим вопрос по-другому… Если никто её не трахнет, то придётся её убить! Эй вы, тараканы полудохлые! Если вам дорога жизнь вашей Авроры, то давайте, вставляйте ей! Вот вам допинг для вашего атрофированного хозяйства, ха-ха! Чтобы оно заработало! Считаю да трёх. Если никто не выйдет, мы отрубим ей голову таким большим-пребольшим топориком, как последней скотине. Раз… Два…

— Я! — раздался неуверенный, дрожащий голос.

Смех.

— Ну, наконец-то нашёлся хоть один мужик! Давай, парень, иди сюда. Вот тебе, пей… Поднимет твоего малыша лучше всякой виагры, ха-ха-ха!

Надо мной стоял узкоплечий тщедушный Гайус. Алекс крикнул:

— Гайус, не смей! Они её не убьют, просто хотят взять тебя на понт!

Гайус часто-часто заморгал.

— Так надо, Алекс, так надо, — пробормотал он, принимая из рук надзирателя стакан с кровью. — Так надо, так надо, — продолжал он бормотать между глотками.