Елена Самойлова - Змеиное золото. Дети дорог

— На что погадать хочешь? — поинтересовалась я, неохотно выбираясь из уголка шатра вместе с нагретой табуреткой и присаживаясь за столик. Стянула вязаные цветастые рукавички, выудила из-за пазухи расшитый мешочек с таррами и неласково уставилась на клиента снизу вверх.

— А на дорогу дальнюю, — улыбнулся Искра, наклоняясь ко мне и ненавязчиво перекатывая меж пальцев еще одну монетку. Тоже серебряную, только достоинством побольше, чем предыдущая. — Удачная будет или так себе?

— Все-таки уезжаешь? — на удивление неласково пробурчала я, перемешивая глухо постукивающие расписные пластинки. — Давно решил?

— А вот на сеновале том, где мы с тобой разлеживались, и определился. Окончательно и бесповоротно, так сказать.

Ну, на дорогу так на дорогу.

Первая тарра легла на синий шелк рубашкой вверх, блеснув в свете фонаря тусклой, почти стертой позолотой на лепестках дивного лилового цветка. Еще четыре нарисовали крест на небольшом столике для гаданий. Я на миг оторвала взгляд от расклада и глянула на харлекина, склонившегося над «перекрестком», — лицо серьезное, жесткое, коричневые брови нахмурены, губы поджаты. Словно и впрямь Искра верил в ромалийское гадание или же, что еще вернее, искал какую-то подсказку лично для себя, ответ на свои мысли, роящиеся где-то глубоко внутри и почти не отражающиеся на поверхности.

О чем может думать саженное стальное чудовище с глазами, полными морозно-белого колючего огня, которое лишь притворяется ветреным ухажером?

— Вытяни себе пластинку, — попросила я, протягивая ему стопку тарр в ладонях, сложенных лодочкой. — И положи чуть в стороне от остальных, только оставь рубашкой кверху.

— И что она будет означать? — поинтересовался Искра, небрежно роняя на столик вытащенную карту, даже не попытавшись подсмотреть рисунок, как часто делали люди, приходившие погадать из праздного интереса.

— То, к чему тебя приведет выбранная сегодня дорога.

«Перекресток» выходил неровный, трудный. Первая деревянная пластинка оказалась «старшей» таррой с изображением колесницы, запряженной двумя химерами, черной и белой, — значит, Искра не сможет свернуть с начатого пути, даже если очень захочет. У него уже не осталось выбора, и придется дойти до конца — или погибнуть на обочине.

Вторая тарра, третья, четвертая.

Война всех против всех, противник, скрывающийся на расстоянии вытянутой руки, но так и не распознанный. Скорый конец пути на развилке, которую легко не заметить, потому пройти мимо, обрекая себя на долгое и бесплодное хождение по кругу. Эмоции, выходящие из-под контроля и мешающие разумному, рассудительному взгляду на происходящее.

— Все так плохо, Змейка? — Харлекин склонился над столом, пушистый лисий хвост соскользнул с полей шляпы и легонечко пощекотал мою щеку. — Мне стоит остаться… с тобой?

— Не сможешь. — Я перевернула последнюю тарру, лежащую в центре «перекрестка», и заглянула в кажущиеся золотыми в неярком свете потолочного фонаря глаза Искры. — Путь уже начат, и сойти с него не получится. Либо добраться до конца через «не могу», либо остаться на дороге.

Я посмотрела на «колесо судьбы», лежащее в центре расклада. Чем все закончится — неизвестно, но сторону придется выбирать. Сохранить прежний нейтралитет, оставаясь в тени, у харлекина уже не получится…

— Тогда идем со мной. — Низкий, рокочущий голос Искры стал тише, мягче, интимней. Чуть обветренные губы коснулись моего виска поцелуем, оставляя полоску тепла на замерзшей коже. — Я сумею тебя защитить лучше, чем кто-либо другой. Ты ведь понимаешь, что долго скрываться среди людей не сможешь. Рано или поздно сюда придут змееловы, и тебя вытолкнут перед ними в качестве откупной жертвы. Ты уже нажила себе лютого врага среди вампирьей общины, и он избавится от тебя при первой же возможности. Или начнет уничтожать людей из твоего табора по-одному. Ты ведь не заставишь девок безвылазно сидеть в доме круглые сутки, не сможешь уследить, чтобы какая-нибудь дуреха не открыла настежь окна для сладкоголосого красавца, обещающего вечную жизнь и страстную любовь под покровом ночи. Ты спасешь их, но только если покинешь ромалийский табор.

— Если я уйду, им придется осесть либо прямо здесь, либо где-нибудь неподалеку, а ты сам понимаешь, насколько это место гиблое. На себе испытал. — Я отвернулась, огладила кончиками пальцев последнюю тарру, лежащую на столе рубашкой вверх. — Плохо будет и так, и так, но я уже устала выискивать меньшее зло там, где его нет. Пусть все идет своим чередом. До весны я останусь здесь.

— То есть ты остаешься? — Искра усмехнулся, выпрямился и подбросил в воздух монетку, что вертел в пальцах все то время, пока я раскладывала «перекресток». Серебрушка упала ровнехонько на последнюю неоткрытую тарру, несколько раз провернулась, стоя на ребре, и легла изображением княжеского герба кверху. Харлекин разочарованно вздохнул и поправил дорожную сумку, сползшую с плеча. — Жаль, я ставил на решку. Дальше не гадай, я все равно собираюсь поступить по-своему, и рисунки на дощечках или на серебре не заставят меня передумать. Но раз уж ты твердо решила остаться, могу я попросить напоследок об одной вещи? Оставь на четверть часа свой шатер, я хочу с тобой попрощаться должным образом, не оглядываясь на слишком любопытную до чужих поцелуев толпу.

— Ну, давай пройдемся.

Я начала собирать разложенные тарры в небольшой кожаный мешочек. Не утерпела и все-таки подглядела рисунок на последней деревянной пластинке, той самой, на которую так ловко Искра уронил монету. «Отшельник». Вещь в себе. Человек, ответы на вопросы которого находятся в нем самом. Неизвестный художник изобразил отшельника на перекрестке дорог в длинном плаще с капюшоном, почти полностью скрывающим опущенное лицо, в одну руку вложил вычурный дорожный посох, а в другую — тонкую простенькую дудочку, вокруг которой обвилась бронзовая змея.

Я медленно-медленно подняла взгляд на Искру и услышала, как над заполненной людским морем площадью взмывает-поднимается тонкий росток чуждой, режущей слух мелодии. Еще слабенькая, плохо различимая, она заполнила собой каменный колодец меж домов, коснулась моего лица тонкой шелковой паутиной, на миг задержалась, словно раздумывая, а потом пропала.

Нашла себе другую жертву.

Глаза харлекина вспыхнули морозным огнем, он зажмурился, хватая меня за запястье ледяной, тяжелой, обратившейся в металл ладонью, дернул, безжалостно увлекая к улице, ведущей прочь от площади. Мелодия змеелова торжествующе взвилась, стала громче и отчетливей, невидимая паутина затянулась вокруг Искрова горла еще туже, но харлекин упрямо тащил меня за собой сквозь толпу, каким-то чудом удерживая человеческий облик. Ладонь, мертвой хваткой сомкнувшаяся на моем запястье, то становилась теплой, живой, то впивалась в кожу острыми железными когтями.