Кристоф Хардебуш - Ритуал тьмы

— Впечатляющее представление ты разыграл, — насмешливо зааплодировала Эсмеральда. — Ты уверен, что не хочешь попытать счастья в моей профессии?

— Обирать невинных людей? Нет, спасибо.

Девушка покачала головой. Она совершенно не обиделась, и все происходящее явно доставляло ей удовольствие.

— Я не просто так беру у этих людей деньги. Я даю им то, чего они хотят, так же, как и эти типчики в рясах в своих церквях, милый.

На это Никколо ничего не успел ответить — в комнату вошел какой-то старик. Возможно, когда-то он со своим белым ореолом волос, напоминавшим нимб, и рублеными чертами лица производил величественное впечатление, сейчас же седые космы торчали во все стороны, глаза помутнели, а морщинистые руки дергались у живота, словно старик боялся потерять пояс мятой ризы.

— Эсмеральда, это действительно ты? — промямлил старик.

Видимо, его речь пострадала не меньше внешности.

— Да, Ваше Преосвященство. — Девушка опять заговорила с акцентом.

— А я уже думал, что мы больше никогда не увидимся.

— Они пытаются разлучить нас, Ваше Преосвященство. Вы здесь, в этой крепости, а я…

— Знаю, дитя мое, знаю, — подойдя к ней, он сжал ее руки.

Некоторое время они простояли так молча, затем же Эсмеральда отстранилась и указала на Никколо.

— Это Никколо Вивиани, Ваше Преосвященство. Он пришел ко мне, и я тут же почувствовала, что между вами существует духовная связь.

— Связь? — опешил старик, озвучивая мысли Никколо.

— Он хочет задать вам вопрос, и я знаю, что у вас есть ответ. Я прочла это в картах и на его ладони. Ваши судьбы связаны.

Старый епископ удивленно посмотрел на Никколо, но затем медленно кивнул, будто действительно почувствовал эту мистическую связь. Подойдя к юноше, он опустил ладони ему на плечи, и Никколо ощутил его зловонное дыхание.

— Да. Да, я понимаю. Говори, сын мой, задавай свой вопрос. Эсмеральда еще никогда не ошибалась.

Юноша откашлялся. Он не понимал, как человек церкви мог оказаться втянутым в сети Эсмеральды.

— Я хотел поговорить о документах, рукописях, которые попали в Париж из архивов в Риме. Я не знаю, известно ли вам об этом, Ваше Преосвященство. Вероятно, это произошло после того, как Наполеон вошел в Рим. По слухам, эти документы вывезли его солдаты.

— Я помню, — взор старика был устремлен мимо Никколо, и юноше показалось, что епископ сейчас видит прошлое. — Плохие это были времена. Безбожные. Тогда оскверняли церкви, презревали святость слуг Божьих. Плохие, плохие времена…

— Документы, Ваше Преосвященство, — мягко напомнила Эсмеральда. — Архивы.

— Говорят, их привезли в Париж. Украли их в святом граде, как и многое другое. Но Наполеон был умен, он не позволил им попасть в руки черни, нет, он запечатал их и отправил сюда. Часть солдат не утратила истинной веры и не хотела потакать этому богохульству. Они сообщили нам об этом. Я пытался выкупить архивы, но все мои старания обернулись лишь насмешками и презрением. Они называли эти архивы трофеем. Трофеем!

— Так значит, документы еще в Париже? — загорелся Никколо, вновь ощутив азарт охоты.

— Нет. За перевозкой проследили люди из Рима. Немногословные люди… У них при себе не было денег, и они управлялись лишь свинцом и сталью. Потом нам сообщили, что солдаты поссорились из-за добычи и перебили друг друга. Двенадцать солдат. Все погибли. А ведь это были добрые христиане, которые хотели нас предупредить. Все погибли…

Услышав эти слова, Никколо невольно вспомнил события на берегу Женевского озера. «Немногословные люди управлялись лишь свинцом и сталью».

— Архивы, Ваше Преосвященство, что произошло с архивами?

— Их вернули в Рим. Может быть, сейчас они в подвалах Ватикана, а может быть, и в другом месте, кто знает.

— А кем были те люди? Это инквизиция?

— Нет-нет. Инквизиция давно лишилась зубов. Эти люди образуют отдельный орден, который защищают высшие чины церкви. Говорят, что их организация настолько секретна, что лишь немногие из кардиналов знают о ее существовании наверняка. По слухам, у этого ордена даже нет названия. Говорят, его основали motu proprio [51] По собственной инициативе ( лат. ). , чтобы защитить добрых христиан.

— Защитить? От чего?

— От Тьмы, конечно, сын мой, — старик бросил на Никколо мутный взгляд. — От Зла. От самого дьявола!

Пройдя по очередному коридору, Жиана оказалась в большом зале. Стены тут тоже были покрыты фресками, и, хотя девушка не была знатоком живописи, даже она обратила внимание, с каким мастерством изображено здание, где великие философы античности обучали своих учеников.

Кардинал делла Дженга сидел прямо под этой фреской на напоминавшем трон кресле, поднятом на пьедестал. Хотя слева и справа от него оставались два свободных места, Жиана осталась стоять. Взгляд кардинала казался добродушным, но девушка знала, что за напускным радушием скрывается острый ум, направленный на воплощение замысла Господнего на земле.

Ее посох царапнул мрамор. Жиана ждала, когда же начнется аудиенция.

В этом роскошном зале собрались лишь посвященные, но девушка не могла преодолеть свою недоверчивость. Здесь были высшие чины церкви и мелкие сошки из курий, но их всех объединяло одно желание — уничтожить безбожность нового времени, противопоставить ей преданность Господу. И конечно же, всех присутствующих объединяла дружба с кардиналом делла Дженга, которому многие из них были обязаны своими должностями. И хотя в этом зале могли собраться только единомышленники, Жиана чувствовала, что не может им доверять. Дело было не только в политике Папского Престола и интригах. Жиана видела всю греховность, все тайные желания этих людей. В этом зале она была единственной женщиной и понимала, что ее недоверие взаимно. Многим не нравилось, что кардинал ввел ее в свой круг, даже просил ее совета и поручал ей весьма ответственные задания. Но никто из них не подозревал, кем она была на самом деле и с какими ужасами ей довелось столкнуться.

— Просто обвинять во всех бедах других, — говорил кардинал, и, как всегда, все ему внимали. — Но ведь и мы утратили былое рвение. Даже в рядах церкви заметна недопустимая терпимость, есть среди нас слишком много тех, кто жаждет реформ. Люди не понимают, что церковь должна выполнять свою миссию неукоснительно и безоговорочно.

В зале одобрительно забормотали. Каждый из присутствующих думал так же, как и кардинал. Унижение святой матери-церкви Наполеоном Бонапартом, заточение Папы, лишение власти, выставление на посмешище на глазах у всего мира — все это не давало им покоя.

— Пий VII — святой человек, которому пришлось многое вынести. И плен, и принуждение, и насмешки. Его поступки на то время были достойны уважения. Корсиканец сам надел корону, а церковь слишком ослабела и не смогла предотвратить этот позор. Папа голодает в знак протеста! Такое сложно себе даже представить. — Кардинал оглянулся. На его лице явственно читалось возмущение. — Но в последнее время Пий VII действует слишком мягко. Предоставить убежище семье Наполеона… Как добрые христиане, мы должны прощать, но сейчас церковь должна проявить силу. Да, мы должны проявить решимость!