Марина Казанцева - Перекрёстки времени[СИ]

Идите к нам, Нияналь и Румистэль, идите к нам... У нас покой, у нас чудесный, вечный, нескончаемый ночной покой. Наши морские арфы будут петь вам о долгих океанских волнах, катящих издалека и обходящих год за годом, век за веком, от начала времён и до конца времён нашу синюю жемчужину Вселенной, наш океанский дом, волшебную планету вечерних грёз. Останьтесь с нами, и мы одарим вас хрустальными потоками поющих вод и вечным шёпотом полночного прибоя у этих скал, которые есть пальцы океана, и руки его простёрты к звёздам, а звёзды смотрят с неба, улыбаясь и таинственно мигая и отражаясь в вечном зеркале планеты грёз...

Они переступали со своего хрупкого корабля на влажные, бархатные скалы и садились с сиренами под великим и бездонным небом Грёзы, ловя щеками ветер и слушая игру воздушных струй. Солёные брызги ласкающихся к скалам волн окропляли их священным благословением любви, и оттого их поцелуи были солоны и чуть горьки, как предчувствие неизбежной печали расставания.

Пение сирен возносилось к небу и растекалось над водой. Чуткие пальцы Румистэля ловили струны ветра и сплетали из них свою мелодию, она соединялась с голосами дочерей планеты Грёз. Заклинанием воды он обращался к волнам, и они, послушные зову Говорящего, начинали трепетать, рождая тонкие вибрации, идущие из глубины, от сердца океана.

Вокруг островов синими жемчужинами кипели воды, как мировая сокровищница, полная чудес. Выпрыгивали серебряные рыбки и стаями летали через острова, осыпая самозабвенно поющих сирен и пару эльфов искрящимися веерами брызг. И распускалась радуга над синими вершинами подводных гор, прозрачная ночная радуга, как будто кисея, сотканная звёздами, благодарными за песню.

Сирены умолками и сидели, очарованные, и смотрелись в притихшие ночные воды, ловя бездонными зрачками своё изображение в волнах. Тогда бесшумно выныривали прекрасные тритоны и манили к себе своих подруг. И те соскальзывали с каменных утёсов и молча уходили в воду.

Звёзды утопали в небе, как в перевёрнутом отражении вечно юного океана жизни. Сонная волна набегала на острова, разбивалась на потоки, проскальзывала между пальцами каменного великана, пенясь, выскальзывала прочь и начинала долгий путь к невидимому горизонту. Между огромным небом и бесконечным океаном грёз терялась крохотная группа островков, на крайнем из которых любили друг друга Нияналь и Румистэль.

Однажды Румистэль сказал, показывая рукой за пределы вечноцветущего вишнёвого сада:

- Я хочу знать, что там.

- Там мир, - сказала Нияналь.

- Я хочу пойти и посмотреть на мир, - сказал он Ниянали и посмотрел на неё тревожно, как будто ожидал возражения и недовольства.

Румистэль вдруг ощутил, что пресытился блаженством и его тянет прочь от тихих садов. Нежные песни ночи утомили его, хотелось ослепительного света солнца, каким оно бывает над облаками, когда летишь на крылатом лунном жеребце в холодной, яростно-пронзительной вышине, и ветер жёсткими руками треплет твои волосы и рвёт с плеч плащ, и ты смеёшься, потому что ощущаешь полноту жизни до дна.

Наверно, она всё поняла, потому что вместо мягких, невесомо-шёлковых одежд его облекла холодно сияющая небесная броня. Румистэль покидал её.

- Возвращайся ко мне, - сказала Нияналь.

- Я вернусь, принцесса, - кивнул он и растаял в воздухе.

Медленно и неохотно уходила тьма, как будто желала сохранить в себе все свои секреты и ночные тайны. Но с востока неудержимо катило утро, окатывая светлым всплеском небо и ласково обнимая землю.

Возвращение было для Лёна радостным и мучительным одновременно: он разрывался между привязанностью к другу и памятью волшебных ночей с эльфийкой Нияналь. Он снова был Румистэлем, на этот раз не испытывая никаких терзаний оттого, что присвоил себе чужое имя. Он слился с этим таинственным рыцарем стихий - настолько, что забыл спросить у Ниянали те важные вопросы, которые так важны для Лёна. Но воспоминания о череде волшебных дней и ночей с принцессой затмили все иные мысли. Это та женщина, о которой грезило его сердце, его идеал прекрасного. Она знала, кто такой Румистэль.

Он думал, в Дивояре о нём все забыли - никуда больше его не звали и никаких новых заданий не давали. Понятно, что ходить, как все студенты, в Университет и сидеть на ученической скамье он не может - это имея при себе медальон магистра! Неудобно, как будто этот знак отличия могут выдать просто так, кому попало. Но и на новое служение к королевскому двору мага-недоучку послать не могут. Ситуация возникла деликатная - он сам должен был закончить своё обучение, своими силами. Это же давало ему и преимущество: можно было днями просиживать в библиотеке, ни перед кем не отчитываясь, как настоящий посвящённый дивоярский маг, и искать по книгам любую информацию. Никто не спросит: господин магистр, что это вы тут делаете?

Все более его одолевала мысль, что пора что-то решать, надо определяться: или нацелиться на карьеру дивоярца, или вести тайную жизнь искателя эльфийских осколков. Последнее его привлекало гораздо меньше - всю жизнь потратить на то, чтобы собрать воедино разбитый некогда Гедриксом большой Живой Кристалл! А зачем? Что из этого последует? Делать это только из принуждения, только потому что предок некогда завещал ему это? Только потому, что его потомки-маги занимались этим? Нет, служение Дивояру и его принципам гораздо интереснее - ведь, несмотря на некоторые перегибы, небесное воинство держало порядок и мир на Селембрис и других мирах Содружества. Поэтому Лён обрадовался, когда однажды его позвали на дело, к которому он был предназначен. Была возможность убедиться, что между ним и его друзьями не пролегла разделительная линия в виде алмазной звезды магистра, и старшекурсники-жаворонарцы по-прежнему относятся к нему с уважением и симпатией.

Экспедиция во враждебные миры - вот куда пригласил его Гонда. Первый выход молодых охотников, нового выпуска боевого магического корпуса, лучших учеников Магируса. Непонятно в качестве кого приглашался туда Лён - то ли магистра, то ли ученика.

Помимо Вэйвэ Валандера, который, как известно, был частым напарником Магируса в экспедициях за монстрами, старшекурсников Пантегри, Очероты и Дияна, в группу вошёл ещё один человек - к удивлению Лёна, девушка. Странно, но в боевой группе Магируса не было женщин. Правда, никакой дискриминации в этом нет: в Дивояре имелись и воительницы, какой была Брунгильда, и с ней Гонда в былые времена не раз ходил в опасные походы. В этот раз в учебную группу Гонды не вошла ни одна девушка. Так что единственная, для кого сделали исключения, оказалась Энина.