Тамара Воронина - Приносящая надежду

— А почему так плохо, если магия возьмет верх? — поинтересовался шут. — Потому что никто не пробовал? Никто не знает, чем это может кончиться? А кто знал, чем может кончиться знакомство с Леной? А?

— Я не боюсь магии, — пожал плечами Гарвин. — Я себя боюсь. Наверное, мне стоит рассказать вам кое-что, просто не хочется… Но я расскажу. Аиллена вот уже знает… а Владыка нет, это я для тебя, Милит. Я не самый обыкновенный эльф.

— Ага, — кивнул Маркус, доедая булочку. — Вкусно-то как. А еще попросить можно, как думаете? Ты, Гарвин, эльф-некромант.

— Я и до того был не самый обычный.

— Конечно, — согласился шут, — потому что всякий пророк необычен, особенно тот, кто скрывает свой дар. И не говорит о своих видениях.

— Пророк? — обалдел Милит. — То есть не случайные видения…

— Видения всегда случайные, — проворчал Гарвин. — Даже если их много и они сбываются… Вы мне сказать-то дадите?

— Говори, — разрешил шут. — Хотя мне все равно, обычный ты или необычный. Ты все равно… ну как бы брат мне. И Маркусу. А Милиту — нет, не брат. Дядя.

Гарвин покачал головой и свободной рукой погладил запястье Лены, словно благодарил… или предупреждал о чем-то.

— Я был связан с братом, с женой, с детьми, — подчеркнуто спокойно сообщил он. Милит подавился. — Ты правильно понял, Милит. Я был связан с ними, когда они умирали. Связь порвалась, только когда они умерли. Вам часто попадались люди или эльфы, которые… ну, считай, умерли?

— Мне — второй раз, — хмыкнул Маркус. — Вот Милит был первым.

Милит возразил:

— Это совсем не так. Не то.

— А Лена на что? — безмятежно спросил шут. — Или я был неправ, когда говорил, что ее Свет очистил тебя?

— Рош! — возмутилась Лена. — Ты же в это не веришь!

— Почему? — опешил шут. — Как это — не верю? Я ж не могу врать, Лена…. Все равно не могу. Тебе — врать? Ты изменила нас всех, даже Владыку.

Гарвин усмехнулся. Нет, они не могут всерьез.

— Свет, не свет, — практично заметил Маркус, — но конечно, изменила. Ты меня вспомни в первое время. Я разве такой был? Да и Рош тоже… хотя он изменился меньше всех. Он, наверное, и так тебе соответствовал.

— Ну-ну, — саркастично согласилась Лена, — пришла такая обычная тетка и давай подгонять под себя не самых заурядных людей и эльфов.

— Да нет. Мы сами подгонялись под тебя. Не без удовольствия. Делиена, я и не знаю, почему так, но это правда. Не веришь? Ну и не надо. Главное, что мы верим.

— И у вас один смысл жизни — обо мне заботиться.

— Ну да. А что?

— Вы дураки! — объявила она. — Все.

— Все. А если я пойду булочек еще попрошу? Кто хочет?

— Я! — дружно сказали все.

Лена не пыталась сдвинуть их с этой дурацкой мысли. Бесполезно было, потому что они на ней и не зацикливались. Были внутренне глубоко убеждены. Утром восходит солнце, зимой идет снег, Лена оказывает благотворное влияние на окружающих, особенно на тех, кто все время рядом. С шутом они это, конечно, обсуждали, потому что с ним она готова была говорить вообще обо всем. И, наверное, потому, что он умел убедить ее в своей правоте.

— Я и не утверждал никогда, что ты великая женщина, — рассудительно сказал он. — И не буду. Ты действительно такая обыкновенная, что это еще лучше. Ты делаешь то, что считаешь правильным, и это оказывается правильным… Может, и правда, потому что в твоем мире другие правила и представления, до которых мы еще не доросли. А может, и нет. Наверное… даже наверняка многие думают так, как ты. Но разве делают все?

— Рош, да просто дело случая, что я могу что-то сделать.

— Ну да. Только не все, кто может, делают. Даже если думают так же, как ты.

— Откуда ты знаешь?

— Странницы. Насмотрелся уже. Они разве делают? А могут то же самое. Ну пусть и поменьше, но могут . Только не делают. Ничего. Даже по мелочи. Боятся. Ты тоже боишься, я знаю, но делаешь. Как начала с меня, так остановиться и не можешь. И знаешь, что еще хорошо, по-моему? Ты не пытаешься облагодетельствовать всех, понемножку помочь всем — ну удачи желаешь или хорошего урожая, а всерьез помогаешь немногим. Нам. Владыке. Родагу. Дарту. Ты выбираешь тех, кому хочешь помочь.

— Всем помочь невозможно.

— Именно. И придя к этой мысли, Странницы перестали помогать и немногим. Они даже силу свою контролируют, когда с мужчиной ложатся. Вот скажи, зачем вообще ложиться, если контролировать, а?

— Вот этого не знаю, — чистосердечно призналась Лена. — А ты все еще думаешь о том, что используешь меня?

— Нет.

— Ладно, я иначе сформулирую. Ты все еще думаешь, что так привязан ко мне только потому, что я даю тебе силу? Ага, молчишь…

— Лена, я…

— Вот теперь слушай меня внимательно, Рош Винор. Я знаю , что ты чувствуешь. Лучше, чем знаешь ты сам. Так вот — это не так. Я даю тебе силу, но ты мне ее возвращаешь. Это и есть наш океан.

Сине-серые глаза засияли. Шут ничего не сказал, просто обнял, прижал к плечу ее голову, даже в маковку, как обычно, не поцеловал, но сердце билось — Лена толчки чувствовала. Поверил. Наконец-то поверил — в себя. А Лена уж и не помнила, когда зародилась в ней эта убежденность. Шут сомневался по своей давней привычке сомневаться во всем, докапываться до истины и, хотя понимал, что попросту, без затей, Лену любит, искал еще какие-то объяснения. Этой вот их привязанности-связи. Этой невозможности быть врозь. Он рассказывал как-то, что Милит в припадке откровенности (после медовухи, естественно) говорил, что Лену, бесспорно, любит и забыть не может, да и не хочет, но понимает, что, разлучи их судьба, он бы приноровился жить без нее. Милит ей рассказывал о том же припадке откровенности у шута (после той же медовухи), что шут бы не приноровился бы. «Я не сумею без тебя», — вспомнила Лена слова Милита. А шут ничего такого вроде и не говорил. Но пробовал — без нее. И вернулся.

Редкие намеки насчет особости предназначения Лена пропускала мимо ушей. Она и так знала, что шут важен сам по себе. В конце концов в Зеркале перемен они отражались рядом. В конце концов не может Лена играть столь уж значительную роль, какую ей пытаются приписывать, — и именно в силу своей обыкновенности. Собственно, все, что она делала, она делала чужими руками: шута уводил с эшафота Маркус, эльфов впускал Родаг, вокруг Дарта сомкнули кольцо сильнейшие маги. Что она действительно может, это дать силу (энергию, магию, жизнь — как ни обзови), и для этого, по большому счету, необходимо только ее желание, а оно, оказывается, просто связано с ее собственными чувствами. Любит — и дает, при этом любить можно вовсе не как мужчину, а как брата, друга, отца родного (или прапрапрадедушку — количество «пра» даже уточнению не подлежит). Так что вероятнее всего, если уж и суждено им совершить некие великие деяния, то им , а не ей . А она уж добросовестно и со всем тщанием исполнит собственное предназначение: быть аккумулятором. Батарейкой «энерджайзер». Зарядным устройством. Общеукрепляющим средством. Дарующей жизнь. Поддерживать тех, кто по-настоящему может что-то сделать. Ярких и нестандартных.