Тамара Воронина - Приносящая надежду

Мудростей Лена не дождалась, зато шут действительно раздобыл несколько укромных уголков, а по совету Кариса набрался дерзости и обратился с просьбой к послу. Это было вполне логично: их взаимная неприязнь и осторожность шута в присутствии посла ни для кого секретом не были. И посол легко пошел навстречу, предоставив в их полное распоряжение крохотный охотничий домик в своих владениях, а Карис, в этих владениях бывавший, легко и без портального камня смог их туда переправить… то есть не к самому домику, его еще предстояло искать, но десантировались они примерно в нужный район. Черное платье осталось висеть на гвоздике в комнате в Ларме. В эту глухомань прибыла всего лишь пара горожан. Абсолютно не заинтересовавших ни крестьян в деревне, мимо которой шел их путь, ни даже встретившихся на дороге стражников: посмотрели, кивнули в знак приветствия и проехали дальше. И через минуту забыли. Ну и видели какую-то парочку. Худой мужчина, не шибко худая женщина, не первой молодости оба. Неприметные, она в дорожном плаще, он в серой добротной куртке, а «особая примета» в виде черной собаки с рыжими подпалами носилась по подлеску в стремлении непременно поймать птичку. Или хотя бы мышку. Ну на худой конец ежика облаять.

До домика они добрались только на следующий день, усталые и изрядно промокшие под зарядившим еще с утра мелким теплым дождичком. Дом был и правда мал, но назвать его хижиной было невозможно. Имелось все необходимое для жизни: немного муки, немного круп, соль, засахарившийся прошлогодний мед, очаг в одной комнате и кровать в другой. Шут немедленно занялся хозяйственными делами. Пока Лена переодевалась да разбирала их скудный багаж, он принес дрова и развел огонь, натаскал воды из журчавшей совсем рядом речушки — полтора метра ширины и метр глубины, но рыба водится, едва ведром окуня не поймал.

Наверное, подсознательно Лена ждала какой-то каверзы, какого-то шага братьев Умо или неведомого Кристиана, вообще пакости какой — но ничего не было. Может быть, потому что они с шутом отчаянно хотели, чтобы ничего не случилось. И ничего не случилось. Они прожили в этом домике почти три недели. Шут небезуспешно охотился, а рыбу они ловили втроем, Гару принимал в процессе активнейшее участие, все кидался в воду, едва завидев в воде отсвет от рыбьей чешуи. Тем не менее им удавалось наловить всякой мелочи на ужин. Лена ненавидела запах рыбы, так что чистил и потрошил ее шут, а жарила уж она. Вообще, Лена эти три недели вела себя как самая обыкновенная женщина: варила еду, подметала пол и, пользуясь тем, что шут уходил на охоту, грела воду и стирала не только свои вещи, но и его. Кто б мог подумать, что ей в радость будет тереть руками в корыте мужские рубашки да трусы! Шут разорался было, но Лена пригасила его вопли своей демонстративной кротостью, и он все понял, расхохотался и на следующий день притащил в наспех сплетенной корзинке много-много земляники, и они объелись так, что даже животы поболели.

Было неправдоподобно хорошо. Неправдоподобно. Они и говорили, и молчали, занимались всякими мелкими делами, чувствуя присутствие друг друга, и это было так хорошо, что лучше быть и не могло. Никого и ничего больше не хотелось. Лена честно пару раз звала Гарвина, чтобы доложиться, что все замечательно, и понятливый Гарвин сеансы связи не затягивал: живы-здоровы, и ладно, и без вас дел полно.

Только все равно пришлось возвращаться. Не могли они себе позволить такой жизни. Что-то начинало давить — и на шута, и на Лену, и она свое состояние поняла сразу. Долг, будь он неладен. Казалось бы, что и кому она должна, ежели она Светлая и все просто счастливы лицезреть ее заурядную физиономию… А вот получалось, что должна. Маркусу должна, Милиту, Гарвину. Вовсе никакое не предназначение выполнять, не пророчество самолично осуществлять — если оно истинное, само осуществится и их не спросит, — а быть с друзьями. Они беспокоились, и Лена чувствовала это на расстоянии. Обратно они нахально пошли пешком, а в первой деревне шут купил лошаденку, на которую ни один уважающий себя джигит не сел бы, а им и такая вполне сошла, чай, не Светлая странствовала, а просто пара горожан домой возвращалась… Ушло на дорогу времени изрядно, почти десять дней — и тоже без единого происшествия. Лена основательно пополнила запас лекарственных растений, обнаружив здесь одну крайне полезную травку, которой раньше в Сайбии не видела, не росла она в предгорьях Силира. Так полдня они с шутом ползали на карачках по полю, выискивая травинки должного размера и цвета и приводя в восторг Гару: пес кидался то на Лену, то на шута, заваливал их и падал сверху, чтоб радостно обслюнявить, что под язык попадет. Вечером на привале пришлось учинять солидную стирку, потому что белую рубашку шута и Ленино голубое льняное платье густо покрывали грязно-зеленые разводы. Удивительно, но здешние натуральные ткани стирались обыкновенным мылом и руками в сто раз лучше, чем всякая синтетика в разрекламированном порошке и машине-автомате. И всего через час и рубашка сияла белизной, и платье, не потеряв цвета, стало чистеньким, ну и прочие мелочи сушились по кустам. Белье тут, увы, было сугубо утилитарно, и даже эльфийские лифчики были всего лишь удобны. Собственно, эльфийки и придумали-то их никак не для красоты, у них красоты как раз внутри этих самых лифчиков располагались, а исключительно для удобства: эльфийки были активны, ездили верхом (и не шагом, как Лена), бегали, стреляли из лука и, случалось, махали мечами, вот, чтоб грудь не мешала, ее и удерживали незатейливой конструкцией.

Заодно Лена и Гару выстирала с тем же мылом: он умудрился залезть в болотце и извозился в тине, как леший, и сами они вымылись в теплой речной воде.

Они сидели у костра, ждали, когда дожарится какой-то зверек, которого шут притащил уже ободранным (на кошку непохоже, и ладно), любовались закатом и молчали, когда заворчал и взъерошился Гару. Шут подобрался и оглянулся, Лена тоже повернулась. На холме совсем рядом стояла здоровенная собачища, красивая, статная, и смотрела на них. А они смотрели на нее, и шут почему-то был напряжен.

— Ну что, псина, — спросила Лена, — случилось чего? Или есть хочешь? А фигушки, сам иди лови, это тебе не пригороды Новосибирска, тут зверья — ленивый поймает.

Псина склонила голову, пошевелила ушами и неторопливо направилась к ним. Гару зарычал, что не вызвало вообще никакой реакции. Лена прикрикнула на охранника — ишь, ревнивый какой выискался! — и протянула сухарь псу. Тот старательно обнюхал угощение, деликатно взял и схрумтел в две секунды.

На шкуре запеклась кровь.

— Он ранен, Рош, — сообщила Лена, вытаскивая «аптечку», — и вот ведь умница, к людям пришел. Ну сейчас я тебя полечу, псина.