Меир Узиэль - Демоны Хазарии и девушка Деби

Но дьявол Самбатион отказался от их преследовать. Весь его гнев, который он вложил в свои колдовства, стоил ему в эти ливни огромных сил. Он чувствовал себя усталым, почти обессилевшим. Все дела забросил, вплоть до опасной черты. Какое мне дело до того, что случится, думал он про себя, вернусь в ручей на западной границе, и буду там устраивать засады евреям, которые хотят пробраться в Хазарию. Буду похищать самых перспективных из них, но слабых и бестолковых. Достаточно легко, по прежнему моему опыту ловить их, лишенных осторожности и нужной информации, совершающих ошибки по своей бестолковости и незнанию.

К тому же, он был уверен, что граф не найдет своих детей. Он знал, где они находятся. Их перепродавали и передавали из рук в руки, и они находятся сейчас в небольшом селе на берегу озера, в отличном и тихом месте.

Там все говорят на древнем итальянском языке. Дети здоровы, но настроение у них отвратительное. Человек, который их держит на старой водяной мельнице, ждет июня, и тогда с маленькой кавалькадой вооруженных всадников перейдет с детьми Альпы. Он продаст их итальянцам, и никакой хазар в жизни не сумеет найти их, упрятанных в огромных дворцах Сиены, Генуи, Вольтеры, Луки, Арреццо, Перруджи, Амальфи, Орвието, Витербо, Брачиано, и, конечно, не в Риме. Нет шансов. Каждый приехавший туда хазар, будет стоять, остолбенев, перед этими каменными дворцами, не зная языка.

Хазары не говорят на латыни. А латиняне не говорят на иврите или на идиш. И у тридцати всадников нет никаких шансов туда войти, а отдельному человеку невозможно там продвигаться свободно. Захочет он воспользоваться помощью живущих там евреев, только этого ему не хватает. Узнают, что он еврей, дела его кончены в Италии.

Сильно похудевший дьявол Самбатион устроился в верховьях ручья.

Он окутал себя влажностью глубин в одной из пещер, в которой бил из земли источник кристально чистых подземных вод, и затих.

Граф продолжал свои скачки, и терпел провал за провалом. После месяцев поисков, допросов, лишних и ужасных схваток с дикими шайками в оставленных на их произвол лесах, он вернулся в конце месяца Элул без детей, чуть не прозевал еврейский Новый год у себя во дворце. В начале своего пути, полный надежд и энергии, он остановился в Кохоли. Пытался разузнать, где находится усадьба пчеловодов, и купить все необходимое перед переходом через пустыни.

«Где усадьба? – удивились в Кохоли. – тут по случаю находятся сын и дочь хозяина усадьбы».

Довелэ не хотел возвращаться, но Деби сказала графу: «Я поеду с вами», – и вернулась на эту пядь земли, домой, место с пчелами на самом краю Хазарии. Всадники графа разбили лагерь рядом с хутором, и находились там три дня. Ахава не было. После того, как Деби уехала, он вышел однажды утром и исчез.

Раннее, после Песаха, Деби и Довэле выехали в Кохоли. По дороге она увидела полосы кожи, окаймляющие усадьбу, на которых было написано «Не пропадай». Она остановилась, погладила полосы и сказала: «Сумасшедший», – то, что говорят все девушки во все времена. Но тут же впала ярость. «Да, оставь ты меня в покое», – кипятилась она, цедя эти слова сквозь зубы.

Внезапно возник Ахав с улыбкой побежденного: «Видела?»

«Да», – сказала она голосом, который не допускал никакого сближения.

«Деби…» – начал он.

Она подняла палец: «Не проси и не жалуйся». И он замолк. Ко всему, как ему казалось, он приготовился, только не к такому отпору. Приказ ее был подобен ловушке: если ты просишь и жалуешься, ты не мужчина, и ты меня потерял.

Деби и ее брат удалялись, идя за телегой, нагруженной доверху. Ахав еще успел увидеть ее взбирающейся на телегу, когда они перешли на удобренную равнину. Деби не оглядывалась, хотя чувствовала, что он не спускает с нее глаз. Теперь она сама не знала, почему не могла терпеть это существо. Может быть, потому, что он отталкивал ее своей беспомощностью, неисполнением своего долга, или своей сильной сжигающей его любовью к ней?

Знаю ли я вообще о том, что мной управляет? удивленно думала про себя Деби, пытаясь самой себе ответить, понять себя. Может быть, если она это поймет, то сможет овладеть теми неощутимыми, но управляющими ею вещами, захватившими ее душу.

Внезапно ее окатила волна страха и одиночества.

Отец ее Гади тоже пребывал в удивлении: когда она успела превратиться в такую красавицу? Когда стала такой решительной? Как это все возникло вокруг него? Эта женственность и мягкость, разбивающая сердца, удивительный свет ее души, чудная твердая грудь. Опущенный взгляд, мягкий и нежный голос, податливый свет зеленых глаз. И такая твердость решений, такая воля? Откуда это?

Вернулись они домой, Деби и Довэле, из Кохоли в канун субботы.

Тоска по дому после недели отсутствия просто съедала ее.

Городские парни, которые, она надеялась в тайне сердца, обратят на нее внимание, не стоили этого. Были и такие, которые ее интересовали, но она была абсолютно лишена умения общаться с людьми, и понимала, что их интересует лишь переспать с ней, заставить ее потерять голову, а затем плакать над собственной глупостью.

Ахав ожидал на усадьбе еще день-два, и на утро в пятницу принял решение. Он попрощался с Дуди и Эти, которые выглядели накрепко связанными друг с другом и с трудом соображали, что происходит вокруг. Он поблагодарил Малку и Гади. Сказал Малке, что счастьем было бы для него удостоиться такой женщины, как она.

«Удостоишься, удостоишься», – сказала Малка, уговаривая остаться, ибо он желанен здесь, в усадьбе, извинялась за поведение дочери. Но все это, сказанное искренне, и это было заранее ясно, не могло иметь успеха.

Ахав, не выполнивший огромного своего долга, упавшего на его плечи в этом странствии, хорошо знал небольшие свои долги, и потому не мог остаться там.

Он не ответил на вопрос: куда ты собираешься идти? Даже не пожал плечами. Приготовила ему Малка еду и питье на дорогу. Гади заточил ему, неудачнику, саблю, кинжал до остроты бритвы, дал ему три золотые монеты, восемь серебряных. Это была огромная сумма для молодого парня. Две тысячи долларов в пересчете на наше время. Ахав был потрясен. У него были деньги на мелкие расходы, зачем ему столько? Но Гади заупрямился. Забросил Ахав за спину рюкзак, затянул все ремни и натянул сапоги. И так как Деби уехала на северо-восток, он пошел на юго-восток.

Всю весну и лето, пять долгих месяцев, до двадцать первого дня в месяце Элул были Песах, Шедалияу, Мувияу и Тита заключены в ту тюремную камеру в скалах. Свет и воздух проникали в камеру через решетку двери. Иногда слишком много солнца, а иногда, когда был по ночам сильный холод, слишком много воздуха.

С высоты их камеры видно было море, огромное, бескрайнее, чаще всего спокойное. Напротив скалы, вдали, высился небольшой остров среди вод. Парусные корабли проплывали группами и в одиночку, но никогда не шли между скалой и островом. И когда их особенно хорошо было видно, исчезали за островом. Между скалой и островом проплывали лишь рыбачьи судна, тяжелые, грубо сколоченные, лишенные изящества. Остров состоял из крутых скал и становился голубым к вечеру, когда солнце закатывалось за ним.