Заболотская Мария - И.о. поместного чародея. Теперь уж все

Я, конечно, осталась с нею. Больше никому я нужна не была, что не особо скрывалось.

…Про мое артандское детство рассказывать особо нечего. После бродяжничества по дорогам Арданции и Теггэльва мне казалось, что мы очутились в благословенном месте, подобном тому, что обещают священники своим старательным прихожанам в ответ на их робкие вопросы касательно награды за соблюдение всех заповедей. Тут можно было спать на чистых простынях, пусть даже не шелковых, а грубых льняных, и есть за столом. Усадьба была небольшим деревянным строением, не намного превосходящим размерами прочие крестьянские дома. К ней прилагался горько пьющий батрак, который не приносил никакой пользы хозяйству. Маргарет – вздорная, склочная старушенция – прожила еще пять лет вместе с нами, но даже ей не под силу было отравить мне существование.

Бабушка сама научила меня грамоте и счету, памятуя про наше почтенное происхождение. Я легко усваивала все новое, если оно казалось мне интересным. С неинтересными предметами было сложнее.

Бабушка была строгим и упорным учителем, который не утруждал себя рукоприкладством, предпочитая вдумчиво подбирать наказания. Чем хуже шли глаголы и арифметика, тем чище у нас были полы и лучше всполот огород. Природная лень во мне боролась с природной же ленью и в результате, при некотором содействии врожденной любознательности я освоила и сложение, и вычитание, и деление, и умножение, в совокупности дававшие мне значительное преимущество перед остальными деревенскими лоботрясами, с которыми я водила дружбу. В целом же я представляла типичнейшее крестьянское чадо, считающее, что конец света находится аккурат за околицей. Я была поразительно невежественна и ничуть не тревожилась по этому поводу.

Бабушке оставалось только вздыхать, глядя как ее внучка копошится в дорожной пыли и лепит из грязи куличи с абсолютно счастливым лицом, не задумываясь ни о своем почетном родстве с бароном, ни о правилах хорошего тона.

Моя жизнь меня вполне устраивала. Я была из тех самодостаточных натур, которых не притягивает линия горизонта, не тревожит ветер странствий, а мечты всегда воспринимаются как мечты, а не прожекты туманного будущего. Хотя надо заметить, что мое воображение было слишком уж живо для ребенка подобного положения и достатка. Наши соседи не доверяли мне выпас скотины и иногда местные женщины с сочувствием говорили моей бабушке, что видят явные признаки ранней смерти в моем слишком задумчивом лице.

Бабушка меня не ругала, когда заставала за бессмысленными фантазиями, однако настороженно присматривалась – видимо, ее терзала мысль о том, что я все-таки пошла в батюшку, и в один прекрасный день натворю дел. Иной раз она проводила профилактические беседы, где разъясняла мне, в чем состоит различие между фанабериями и жизнью, и как опасно забывать про существование этой границы. Ее наставления не раз вспоминались мне в тяжелую минуту, и почти всегда в них находился ответ на терзающие меня вопросы, что характеризует бабушку в самом лучшем отношении.

До десяти лет в моей жизни не было ничего, кроме двора с лопухами, огорода и зимних вечеров перед очагом.

Никакой магии.

Все изменилось в один день, который я отчетливо помню. Была ужасная жара…

Была ужасная жара. Ни малейшего ветерка – даже листья на старых тополях за курятником не шелестели. Такая погода редко стояла в Эпфельредде, и люди просто сходили с ума от этого душного пекла. Вот в Арданции, рассказывала бабушка Бланка, такая жара не редкость, но придворные дамы все равно умудрялись в полдень цеплять на себя кучу нижних юбок, кринолин, корсет, корсаж и еще какую-то ерунду со смешным названием – шемизетку, что ли? – и так прогуливаться по парку, обмахиваясь веером.

«Вот уж глупость, так глупость!» – размышляла я, лежа на покатой крыше курятника в тени тополей. На мне была надета рубаха с одним рукавом – второй я вчера умудрилась оторвать, преодолевая забор одной нашей соседки, у которой уродились хорошие яблоки – и подвернутые штаны, из которых торчали мои голенастые, исцарапанные ноги. Башмаков у меня в то время не имелось, но мои ороговевшие пятки не испытывали из-за этого никакого дискомфорта. Терзания арданцийских дам были мне непонятны в корне.

Раздумывая о человеческих странностях, я изнывала от жары и мечтала о том, что после обеда пойду на речку, где буду купаться до посинения. Купание было самым любимым моим развлечением. Тогда я пребывала в том счастливом возрасте, когда барахтанье в воде голышом не являлось чем-то предосудительным. Мы с друзьями каждый день бегали гурьбой к омуту, что находился за огородами – в прочих местах нашу речушку можно было перейти вброд не замочив колен. Там мы, как истинные дети природы, бесились что водяные черти – прыгали с обрыва, ныряли и пытались друг друга утопить. В жару только омут был нашим спасением.

Под палящими лучами солнца у меня облупился нос и руки сами по себе тянулись ободрать спаленную, тонкую кожу. После этого оставались некрасивые розовые пятна, напоминавшие о какой-то коросте. Я в очередной раз поймала себя за этим занятием и недовольно фыркнула. Не ковырять было выше моих сил – нос так и свербел. Я с ненавистью уставилась на свои руки и мстительно прищурилась. Неужто моя сила воли спасует перед какой-то чесоткой на носу?

-Ну уж нет! – произнесла я – Кто тут, по-вашему, главный?

И с этими словами я запихнула ладони себе под живот. Так было вернее.

Пойти купаться я могла хоть сейчас. Из-за невыносимого зноя бабушка Бланка ввела в действие щадящий трудовой режим, урезав мои обязанности до полива малины, смородины и помидоров. С этим плевым делом я справилась уже давно и была свободна как ветер. Уже и мои приятели прибегали, чтоб пригласить меня на речку, но я отказалась.

У меня было важное дело.

Около месяца назад в наших краях объявилась крылатая зверюга, в которой старожилы опознали гарпию, правда порядком измельчавшую. Эта тварь повадилась тягать кур, подрывая и без того шаткое экономическое положение нашего хозяйства. Кроме этого, один дед с хутора авторитетно заявил, что эта крылатая зараза будет постепенно расти и на следующий год перейдет на коз, а затем и на детишек.

Известно было, что этот дед – большое трепло. Но я отнеслась к его словам с вниманием, потому как нашла в кладовой книжку, где как раз описывался подобный случай. Правда, гарпия там как раз начинала с детишек, а заканчивала тяжеловооруженными рыцарями, но общее настроение того повествования я уловила. До детей мне дела особо не было (себя к таковым я не причисляла лет с восьми), а вот судьба нашей козы меня беспокоила.