Бернхард Хеннен - Во власти девантара

Юливее негромко поведала о том дне, когда впервые увидела Нурамона. Разговор с ним она передала очень подробно.

— А потом он рассказал мне, что ты сказала ему, чтобы он сам выбирал себе родственников. И тогда я поняла, что не одна на свете.

— Со стороны Нурамона было очень мудро сказать тебе это. Так вы выбрали друг друга в качестве родственников?

— Да, теперь он мой брат.

Хотя Нурамон видел, что некоторые в зале восприняли слова маленькой волшебницы с презрительными ухмылками, он не почувствовал смущения. Он гордился Юливее и тем, как открыта она была по отношению к королеве.

— Встань рядом с моим троном. Тебе нужно привыкнуть к этому месту.

Юливее сделала так, как велела ей королева. По лицу малышки было видно, как сильно впечатлил ее вид такого количества детей альвов. Когда королева взяла ее за руку, малышка удивилась. Должно быть, она чувствовала себя как в одной из сказок об Эмерелль.

Королева обратилась к Нурамону.

— Ты хорошо поступил, когда взял малышку. Она сильнее, чем ты думаешь. Поскольку вы выбрали друг друга в качестве брата и сестры, то я спрошу тебя, можно ли мне учить ее искусству магии.

— Кто же откажется от такого предложения? Однако не мне соглашаться или отказываться. Пусть решает сама Юливее. Я был бы счастлив, если бы ты учила ее магии, потому что я научить ее не могу почти ничему.

— Что скажешь, Юливее? Хочешь быть моей ученицей?

— Да, Эмерелль. Хочу… Но я хочу и с Нурамоном остаться.

— Я дам тебе время подумать. Выбор непрост. Однако что бы ты ни выбрала, ты не разочаруешь меня. — Эмерелль встала. — А теперь, дети альвов, готовьтесь к битве! Альвиас!

Мастер подошел к ней. Королева что-то прошептала ему на ухо, затем взяла Юливее за руку и покинула зал через боковую дверь. Воины, стоявшие вокруг ее трона, последовали за ней, осталась только Обилее. Она глядела на Фародина и Нурамона так, словно те были картинами, напоминавшими о славных былых днях.

Фародин вступил в разговор с одним из родственников, семья Нурамона тоже быстро собралась вокруг него, забросав его множеством вопросов. Большинство родственников были ему незнакомы. И только Элемона, сохранившего за все эти годы печать подозрительности, Нурамон узнал. Заговорившую с ним кузину звали Диама. Она спросила его, что произошло у детей темных альвов. Нурамон ответил уклончиво, при каждой возможности пытаясь поймать взгляд Обилее. Та не двигалась с места и, казалось, радовалась тому, что видит его в окружении семьи.

Когда к Нурамону подошел Элемон, целитель подумал, что теперь-то радости придет конец. У дяди еще ни разу не нашлось для него доброго слова. Остальные эльфы молча ждали.

— Нурамон, мы все происходим из рода Вельдарона, — начал он. — И ты знаешь, что я и остальные эльфы моего возраста всегда презирали тебя. За то время, когда ты был здесь и не имел права покидать Альвенмарк, мы зачали детей. А когда ты ушел, они родились, и мы были уверены в том, что они не несут в себе твою душу. Но эти дети и их потомки смотрели на тебя иными глазами. Они слышали истории о Нурамоне, любящем воине, об ищущем Нурамоне, о вечном скитальце. Во время тролльских войн они узнали, что когда-то ты был товарищем Альфадаса. — Он остановился и поглядел на Нурамона, словно ожидая от него ответа. А затем продолжал. — Нас, стариков, прощать не нужно. Многие из нас своего мнения не изменили, однако эти эльфы почитают тебя как величайшего в нашем роду. Пусть они не чувствуют твоего презрения по отношению к нам.

Нурамон никогда не любил Элемона, но эти слова были шагом навстречу, которого он никогда от родственника не ожидал. И, поглядев на лица окружавших его молодых эльфов, он понял, что дядя был прав.

— Если бы королева не захотела, чтобы в бою я был рядом с ней, я пошел бы в сражение с моей семьей. Спасибо тебе, Элемон.

— Надеюсь, ты сможешь простить меня, — глаза старика заблестели.

— Да, могу. Во имя Вельдарона!

Нурамон помнил все те годы, когда ему приходилось сносить насмешки рода. Если бы он не видел Элемона своими глазами, не чувствовал, что тот едва не плачет, он подумал бы, что родственники хотят вернуть его в свои ряды только из корыстных побуждений. Однако слова Элемона были искренни, в этом Нурамон сомневался столь же мало, как и в намерениях юных мужчин и женщин, большинство из которых были опоясаны короткими мечами, словно стараясь подражать ему. Его кузина Диама была одной из них. На ней даже был доспех, похожий на доспех Гаомее, только изготовленный не из драконьей кожи, а из металлических пластин. В этот миг Нурамон понял, как долго его не было. Он дважды стал жертвой времени. И каждый раз проходило более двухсот лет. За это время он из посмешища превратился в образец для подражания и даже восхищения.

Альвиас вместе с Фародином подошли ближе. Мастер вежливо кивнул.

— Нурамон, королева хочет видеть тебя и Фародина в боковой комнате. Следуй за мной, пожалуйста!

— Спасибо, что вы пришли, — неуверенно попрощался со своей семьей Нурамон. Ему потребуется время, чтобы привыкнуть к переменам.

Едва они оставили круг родственников позади, как Фародин прошептал:

— Похоже, твой род сильно вырос… Очевидно, теперь они видят в тебе не только рождающегося снова. — Похоже было, что Фародин по-своему радуется за него.

Нурамон хотел ответить, но тут они прошли мимо Обилее и остановились.

Альвиас проявлял нетерпение.

— Я пойду вперед и предупрежу королеву, что вы идете.

Никто из них ничего на это не ответил. Нурамон вспоминал последний раз, когда видел подругу Нороэлль. Она была у первых врат, которые он открыл своими силами. Она махала ему рукой с холма. Тогда она казалась скорее волшебницей, чем воительницей, а теперь на ней были доспехи воина из мягкой кожи гельгерока, на торсе, рукавах и ногах укрепленной твердой древесиной. Руны, изображенные на дереве, наверняка помогали Обилее в сражении. На шее у нее была цепочка, на которой она, как и Нурамон, носила камень Нороэлль. То был бриллиант.

Наконец Нурамон нарушил молчание.

— Ксерн рассказал мне, что во время тролльских войн ты стала героем.

— Да, — ответила Обилее так, словно жалела об этом.

— Нороэлль будет гордиться тобой, когда узнает об этом, — сказал Фародин.

— Я никогда не забывала Нороэлль. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминала о ней и о вас. — Она поглядела в глаза Нурамону. — Хотелось бы мне пойти с вами, — в ее голосе было столько же горечи, как и в ее словах. Она вымученно улыбнулась. — Не обманывайтесь моим настроением. Я рада видеть вас, — и с этими словами она обняла Фародина и поцеловала его в щеку. Затем она обняла и Нурамона, но целовать не стала. — Я так рада за тебя. Нороэлль была права. Твой род оценил твою душу.