Бернхард Хеннен - Во власти девантара

Только в Ольведесе еще изготавливали доспехи из кожи дракона, потому что только там изрыгавшие огонь чудовища еще представляли опасность. Оружейники Ольведеса были очень известны, они оставляли свое клеймо на своих творениях. Нурамон развязал перевязь и снял доспех со стойки. Поискал на внутренней стороне знак мастера, изготовившего это великолепие. Нашел его на нагруднике. Там было изображено солнце, а под ним мелкими буквами было написано: Ксельгарик.

Нурамон был тронут. Ксельгарик считался одним из лучших мастеров, которые когда-либо жили в этом мире. Он ушел в лунный свет после того, как изготовил для королевы полный доспех альвов, ставший венцом его таланта. Нурамон еще ребенком слышал об этих доспехах. Ксельгарик ушел в лунный свет в тронном зале замка, после того как королева приняла у него работу.

Носить доспех, сделанный руками Ксельгарика, было большой честью. Даже если бы он не стал искать знак мастера, все равно было видно, что это поистине княжеский дар. Хотя на первый взгляд ему не хватало гладкости, каждая часть его была на своем месте и рассказывала историю охоты на дракона. Зеленая кожа чудовища из Ольведеса находилась рядом с коричневой кожей твари из лесов Гальвелуна и красной — солнечного дракона из Ишемона. Вместе фрагменты образовывали мозаику из лесных красок, плавно перетекавших одна в другую.

Нурамон снова повесил доспехи на стойку. Теперь он занялся поясом и мечом. Это был меч в простых кожаных ножнах. Изогнутая рукоять и гарда были сделаны из золота, богато украшены, рукоять отделана перламутром и медными полосами. Нурамон обнажил оружие, и у него захватило дух. Клинок был выкован из сияния звезд, металла, найти который можно было только на самых высоких горных вершинах. Это оружие было таким же произведением искусства, как и доспех. В центре широкой гарды виднелись витые руны. Не сразу разобрал Нурамон то, что там было написано: Гаомее! Он держал в руках меч Гаомее! Этим оружием был побежден Дуанок. А теперь его понесет он…

Фародин рано попрощался со своими гостями. Он хотел побыть один, чтобы собраться с мыслями. Однако у него ничего не получалось, потому что из соседней комнаты доносился шум пиршества. Сын человеческий просто безумец! Никто в здравом уме не напивается в ночь перед эльфийской охотой. А ржание говорило о том, что составляет ему компанию Айгилаос.

Эльф улегся на жесткую постель. Его охватила тихая радость, когда он думал о событиях прошедшего вечера. Наконец он отважился открыться Нороэлль. Отважился говорить о любви своими неловко подобранными словами. И то, чего он не добился тысячами песен, подарили ему наконец несколько предложений, произнесенных от чистого сердца: он был уверен, что в этот вечер завоевал Нороэлль.

Тихий стук оторвал его от размышлений. В комнату вошел кобольд с большим потайным фонарем.

— Прости, что тревожу твой покой в ночь перед эльфийской охотой, о почтенный, однако тебя хочет видеть королева. Следуй за мной, пожалуйста.

Эльф с удивленным видом поправил одежду. Что могло произойти?

Кобольд осторожно выглянул из-за двери. Ноздри его трепетали, словно он, подобно гончей, почуял след.

— Воздух чист, почтенный, — прошептал он заговорщицким тоном и широкими прыжками понесся по коридору, затем отворил дверь, скрытую за занавесом, на котором была изображена сцена охоты на оленя. Он провел Фародина по узкой лестнице, которой обычно пользовались только кобольды и гномы. Под лестничной площадкой обнаружилась еще одна тайная лестница, за которой оказался покрытый плиткой холл. Кобольд то и дело с улыбкой оборачивался к Фародину. Очевидно, он наслаждался отведенной ему ролью.

Они добрались до витой лестницы внутри большой колонны. Сквозь стену Фародин услышал слабые звуки музыки. Он вспомнил последний раз, когда Эмерелль дала ему тайное поручение. «Снова придется кого-то убить ради нее», — удрученно подумал эльф. Во время тролльских войн семь сотен лет тому назад в нем что-то надломилось. Только королева знала об этом. И она воспользовалась ситуацией. Он скрывал эту темную сторону своей души. При дворе знали всего лишь льстивого, немного поверхностного миннезингера. Когда он впервые встретил Нороэлль, в нем зародилась надежда на то, что он сможет снова стать тем, кем был когда-то. Только ей одной было под силу совершить такое чудо.

Кобольд застыл в конце лестницы перед воротами из серого дерева.

— Дальше я идти не имею права, почтенный. — Он передал Фародину фонарь. — Ты знаешь дорогу. Я буду ждать здесь.

Фародин почувствовал, как лица его коснулось дуновение ветра, когда он вошел в ворота. В воздухе витала мелодия знакомой песни. Ее часто пела ему мать, когда он был еще ребенком. В ней говорилось об уходе альвов.

Коридор привел Фародина к статуе дриады, стоящей спиной. Он с трудом протиснулся в узкую щель между статуей и стеной и оказался на небольшом балконе, высоко над залом падающей воды. Брошенный наверх взгляд — и ему открылась крыша башни, витая, подобная раковине улитки.

— Я рада, что ты последовал моему зову так быстро, Фародин, — прозвучал хорошо знакомый голос.

Эльфийский воин обернулся. За его спиной на балконе стояла Эмерелль. На ней был простой белый ночной наряд, на плечи наброшена тонкая шаль.

— Я очень обеспокоена, Фародин, — продолжала Эмерелль. — Аура беды окружает сына человеческого. В нем есть нечто, не поддающееся моей магии, и меня пугает то, каким образом он попал сюда. Это первое дитя людей, которое мы не звали. Никогда прежде ни один из них не проходил через врата в Альвенмарк своими силами.

— Может быть, это случайность, — заметил Фародин. — Прихоть магии.

Эмерелль задумчиво кивнула.

— Может быть. А может быть, за этим кроется кое-что еще. По ту сторону каменного круга есть нечто… нечто, скрывающееся от моего взгляда. И Мандред связан с ним. Прошу тебя, Фародин, будь особенно внимателен, отправляясь в Другой мир. В рассказе Мандреда что-то не так! Я долго совещалась со старейшинами. Никто из них никогда прежде не слышал о человеке-кабане. — Эмерелль остановилась, а когда заговорила снова, голос ее казался уже не обеспокоенным, а холодным, привыкшим приказывать. — Если сын человеческий лжет, Фародин, убей его, как ты убил князя Аркадии и других врагов Альвенмарка.

Мандред прислонился к шерстистому боку кентавра. Это красное пойло, которое принес с собой человек-конь, представляло собой действительно нечто. Вино! Мандреду доводилось слышать о нем, однако в Фирнстайне пили только мет и пиво.