Наталья Шнейдер - Двум смертям не бывать

— Учат. Чем знатнее девица, тем лучше она образована.

— Что ж, будет интересно. Куда приятнее иметь дело с человеком, который уже умеет усваивать знания.

— Ага, оценил умных женщин, — хмыкнул Рамон.

— Если совсем честно — я так до конца и не привык, что с женщиной можно говорить как с равной.

— В Белоне привыкнешь.

— Наверное… Встретишь, когда вернусь?

— Если буду жив.

— Я буду молиться, чтобы получилось.

Рамон улыбнулся.

Эдгар прислонился лбом к кубку — слишком хотелось завыть при виде этой улыбки. Но жалости брат не простит. «Брат…» Сколько лет Эдгар был уверен, что никогда не решится сказать это вслух. Где уж ему, ублюдку, пытаться встать на одну доску… спасибо и на том, что подобрали да выучили. Рамон не снизошел, а принял как равного, и это казалось немыслимой, незаслуженной щедростью. А потом он приводил Эдгара в дома, в которые его одного не пустили бы и за ворота, и всем видом показывал «любишь меня — полюби и его». Так что в конце концов его приняли в свете — и это тоже казалось немыслимым. Но случилось.

— Знаешь, а я к тебе… прирос, — сказал Рамон. — Отпускать не хочется. Дурак.

— Я должен.

— Знаю. Просто… Говорю же — дурак.

— Не надоело на себя наговаривать?

— Больше не буду, — улыбнулся Рамон, и улыбка эта была совсем не похожа на предыдущую.

Потом они говорили о пустяках, прихлебывая вино. Один из тех разговоров, который потом никак не получается вспомнить, потому что слова на самом деле не значили ничего. Потом Эдгара все же сморило. Проснувшись посреди ночи, он обнаружил догорающий камин, свернутый плащ под головой и одеяло сверху. И мирно сопящего брата рядом. Эдгар улыбнулся и снова уснул — теперь уже до утра.

Здравствуй.

Сегодня я впервые почувствовал себя человеком, а не просто маменькиным сынком. Не знаю, может, придет завтра, и все начнется сначала. Но это завтра. А пока я почти счастлив.

Впрочем, по порядку.

Я долго собирался съездить к соседу — тому, у которого я был оруженосцем когда-то. Спросить, не знает ли он, где в округе можно найти приличного оружейника и сколько примерно может стоить подгонка кольчуги — помнишь, я жаловался, что вырос из доспеха? Настолько отвык выбираться из дома, что даже такая мелочь казалась едва ли не путешествием. Словом, собрался с духом, приказал седлать коня, а конюх возьми и спроси, разрешила ли госпожа.

Не знаю, что на меня нашло. Наверное, то самое фамильное бешенство, что заставило когда-то предка выйти на шатуна с одним ножом после того, как медведь не явился на суд… Порой мне кажется, что предки жили в каком-то особом мире, где все животные и даже растения были наделены разумом… впрочем, я отвлекся. Словом, не знаю, что на меня нашло, — но я взял конюха за грудки и объяснил, что свернуть ему шею я смогу и без разрешения госпожи. И что я так и поступлю, если он еще раз усомнится, кто в доме хозяин.

Я не сказал матери, куда еду и надолго ли, так что, когда вернулся, сцена была готова и декорации расставлены — не хватало только злодея, сиречь меня. Но я был изрядно навеселе — скажу тебе, яблочное вино у барона великолепное, а сыры с его лугов — еще лучше… Словом, я был пьян, весел и безжалостен. Посоветовал маменьке прекратить представление — ее слезы давно не вызывают ничего, кроме желания стукнуть чем-нибудь потяжелее, чтобы избавить наконец хрупкую женщину от треволнений этого жестокого мира. Маменька лишилась чувств.

Знаешь, я правда не понимаю, что на меня нашло. Еще больше меня пугает то, что в тот момент я был совершенно искренен, так же как и когда грозился свернуть шею конюху. Наверное, я просто до смерти устал подчиняться.

Кстати, поездка оказалась удачной — оказалось, барон недавно переманил к себе оружейника. Так что завтра повезу кольчугу. Обещал сделать за две недели и согласился взять в оплату перстень. Пришлось соврать, что твой отъезд сожрал все наличные деньги. Ты ведь простишь меня за это?

Не знаю, как я встречусь с маменькой за ужином. Пойду, напьюсь, что ли. Но кольчугу я увезу. Иначе — к чему все это было? Прошу у Господа сил настоять на своем и разума не перегнуть палку. Но я хочу наконец понять, что такое быть мужчиной, а не жить под мамкиной юбкой. Жаль, что не уехал с тобой, сейчас все было бы по-другому. Что ж, сам виноват — сам и буду расхлебывать.

Рихмер.

Неделю после отъезда брата Рамон просидел что медведь в берлоге — носа никуда не высовывая. Вызов к герцогу оказался совершенно неожиданным. Вроде в городе не происходило ничего совсем уж из ряда вон — сплетни его люди приносили исправно, почесать языком солдаты любят не меньше, чем женщины. Да и правду говоря, какие еще у них развлечения, кроме выпивки, сплетен и баб? Словом, случись что, он бы знал — но ничего не происходило. Город затих, точно так же приходя в себя после страшного боя, ведь не было дома, где не потеряли бы если не родича, то друга.

Герцог принял его наедине, и Рамон в который раз про себя подивился оказанной чести. А может, просто господин до сих пор видел в нем оруженосца, потому и не церемонился. Указал на стоящую у стены лавку, сам, как это уже не раз бывало, опустился на ступеньки тронного возвышения.

— Примешь лен, — начал он с места в карьер. — Через день поедешь с моим человеком, расставите межевые вехи.

Признаться, Рамон давно ждал чего-то подобного. С той армией, что осталась, много не навоюешь. Оставлять людей на службе тоже выходило накладно — ведь собравший армию сюзерен обязан был платить своим вассалам, если их служба продолжалась дольше сорока дней — а времени прошло куда больше, и наверняка содержание армии влетало герцогу в немалые суммы. Оставалось либо распустить людей по домам, оставив себе лишь город и ближайшие окрестности, либо раздать земли, сняв с себя и содержание армии, и заботу о защите владений. Теперь оборона лена станет заботой самого ленника.

Рамон отогнал недостойную мысль о том, что возвращенные Эдгару деньги сейчас бы ох как пригодились. Впрочем… Матушке придется вернуть наследство, иначе он обнародует эту историю. До крайности дело не дойдет — мать побоится потерять репутацию добродетельной вдовы. Он полагал, что просто гневное письмо ничего не даст, матушка если упрется, так хоть кол на голове теши, а скандала не хотелось. Но, пожалуй, выбора не остается. Оброк с лена когда еще соберешь, да и драть с крестьян три шкуры себе дороже — не взбунтуются, так разбегутся. Где их потом, в Кадане, что ли, разыскивать? А земли в Кадане много, куда больше, чем на родине, причем, говорят, на западе полно земель считай ничьих, леса непролазные, это тебе не дом, где с обжитого места снимешься — по миру пойдешь. Конечно, просто так крестьянин с земли не уйдет, хозяйство опять же, но если людей до края довести, они на все способны. Так что оброк — небольшая подмога, а денег нужно будет много. Войско нанимать, прислугу в замок, который еще отстроить нужно и обставить — впрочем, бог с ним, с «обставить», успеть бы выстроить да обжить, да с хозяйством разобраться так, чтобы наследник жил — не тужил. Постой…