Наталья Шнейдер - Двум смертям не бывать

Он закрыл дверь в комнату, обернулся к девушке. Испугался: бледная, глазищи огромные, вот-вот заплачет.

— Что случилось?

— Ты же слышал… ведьму жгут. Опять…

— И что с того? — изумился рыцарь. — Туда и дорога, нашла из-за чего переживать.

Шагнул ближе, раскрывая объятья. Дурочка маленькая, расстроилась из-за такой ерунды.

Она попятилась.

— Погоди… Ты серьезно? Туда и дорога?

— Ну да. Ведьма, любая ведьма — это зло, природа у них такая. Загубит кого-нибудь непременно, не сразу, так когда в силу войдет.

— Вот как… А давай всех мужчин казним? Как насильников? Природа у них такая, кого-нибудь непременно, не сразу, так… — Она судорожно вздохнула, как всхлипнула.

— Не смешно.

— Мне тоже.

Да что с ней? Какое девочке дело до ведьм, пропади они пропадом! Рамон придвинулся ближе, навис сверху:

— Ты хоть понимаешь, кого пытаешься защищать? Они — само зло!

— Неправда!

— А ты знаешь, каково хоронить братьев одного за другим? И знать, что… — Рыцарь осекся. Отвернулся, уставился в окно на оживающий после зимы сад. Чуть не сорвался, нельзя так. Как бы он ни ненавидел это племя, срываться нельзя. Иначе придется рассказывать все до конца. И будет девочка жалеть не несчастных ведьм, а его. Только этого не хватало.

— Знать — что?

— Ничего.

— И все-таки?

— Я сказал — ничего! — рыкнул Рамон, не оборачиваясь. — Моя бы воля, собрал бы и спалил собственноручно. Всех.

Она замолчала. Надолго. А потом сказала — негромко, точно ничего уже не имело значения:

— Тогда начни с меня.

Рамон медленно развернулся. Она в своем уме?

— Ты же хочешь — всех под корень, собственноручно, так? — закричала Лия. — Ну так начни с меня! Я же зло, верно? Природа такая… Разложи костер — и вперед! Справиться я с тобой не смогу — да и пытаться не буду. И…

— Замолчи. — Он подошел ближе, взял за плечи. — Не надо. Хорошая моя, не шути так. Не надо…

Лия плакала, беззвучно, не отводя взгляда от его глаз.

— Я видящая.

— Ведьма…

— Ведьма.

Он уронил руки, шагнул назад, все еще не веря до конца. Ведьма…

— Не бойся, — криво улыбнулась девушка. — Я тебе ничего не сделаю.

Рамон покачал головой:

— Больше, чем сделала одна из вас, не суметь уже никому.

— Не знаю, что она сотворила, — но в чем провинилась я? В том, что такой родилась?

— Ты не сказала.

— Ты не спрашивал.

— Так я не знал, о чем спрашивать!

Она обещала, что будет сниться. И… Интересно, что она видела из тех снов. Подглядывала? Он сказал, что не против — но ведь тогда и мысли не было, будто она всерьез? Вот просто так, забраться в самое сокровенное, как к себе… Интересно, что она еще сделала — так же, втихушку. Приворожила? Да нет, ерунда, зачем бы ей. Или…

— Господи, знал бы с самого начала, я бы…

— Ты бы никогда не стал совокупляться с ведьмой?

Рамон застыл.

— Уйди, — сказал он наконец, тяжело глядя сверху вниз. — Уйди. Пока я еще могу… не тронуть тебя.

Лия подняла руку к шее, точно задыхаясь, дернула бусы. Зеленые шарики рассыпались, покатились по полу. Хлопнула дверь.

Рамон грохнул стулом о камень стены, еще и еще, пока в руках не остались обломки. Сполз на пол, собрал в ладонь переливчатые бусины. Долго-долго сидел, разглядывая ровные зеленые шарики. Время словно вернулось назад — туда, где ему было пятнадцать и проклятье явило себя размозженным копытами лицом брата. И снова вокруг оставался лишь страх, и отчаяние, и обида — за что? Его — за что? И не к кому было взывать о том, что так нечестно, все уже решено и срок отмерен там, где отмеряются людские судьбы, оставалось лишь смириться. Только смириться не получалось — как и тогда. Разве что сейчас плакать он уже не мог.

Бусины одна за другой скатились на пол. Рамон поднялся и, не дожидаясь, пока вернется слуга, пошел седлать коня. Здесь делать больше нечего.

Когда господин внезапно вернулся в замок — смурной, рычащий на всех и вся, Бертовин не стал ничего спрашивать. И без того понятно: с девчонкой разругался. Пусть их, милые бранятся — тешатся только, недели не пройдет, обратно полетит. Но неделя прошла, а за ней еще одна, а Рамон не только никуда не собрался, но и приобрел неприятную привычку надираться по вечерам. В один из таких вечеров воин без приглашения зашел в комнату воспитанника, молча взял со стола кувшин и шарахнул его о каминную решетку. Пламя взвилось, зашипело. Бертовин ожидал взрыва, но рыцарь только усмехнулся:

— В погребе еще много.

— Не знаю, что там у вас случилось, — сказал Бертовин. — И знать не хочу. Но тебе не кажется, что спиваться из-за бабы — чересчур?

— Не успею. Спиться не успею, — пояснил он в ответ на поднятую бровь.

— Неважно. Заняться больше нечем?

Рамон подпер кулаком подбородок:

— Представляешь: нечем. Все время столько дел было а сейчас… Ну смотри: все идет само собой, я не нужен. Можно было бы у Хлодия дела отобрать — но он справляется, чего парня дергать? По пирам-охотам ездить — еще быстрее сопьюсь. Мельницу хотел ставить — так опять же с мастером договорился, даже задаток дал. А работать начнут после того, как паводок сойдет, не раньше. Эдгар бы трактат какой писать сел, но я не книжник.

Бертовин представил рыцаря с отсутствующим взглядом корпящим над трактатом и улыбнулся.

— Вот-вот, — кивнул Рамон. — Мне тоже смешно.

— И что теперь: так и будешь сидеть, костлявую ждать?

— Получается, так. — Он помолчал, заглянул в пустой кубок, поморщился. — Ну вот скажи, зачем добро было переводить?.. Так боялся, что не успею, оставлю Хлодию разор полный, загонялся… А теперь только и остается, что сидеть и ждать ее — костлявую.

— Не нравишься ты мне.

— Я сам себе не нравлюсь.

— Съездил бы, с девушкой помирился, а? Мало ли…

— Без советчиков разберусь, — оборвал Рамон.

— Выдрать бы тебя, как в былое время. Мигом бы нашел, чем заняться. — Бертовин шагнул к двери. — Без советчиков так без советчиков. Охота остаток дней кроме бутылки ничего не видеть — твое дело.

— Неохота, — хмыкнул Рамон и начал выбираться из-за стола. — Пойду-ка проветрюсь. А утром кастеляна отругаю: столько времени прошло, а до сих пор ни гобеленов, ни половиков, ладно хоть, обставились без меня. Хлодий тоже хорош: самому нравится в сарае жить?

— А Хлодий знает, как должно быть? Он когда в замке хозяйничал?

— А ты на что?

— А ты?

Рамон провел ладонью по лицу.

— Хорошо. Устыдил. Доволен? — Не дожидаясь ответа, приказал: — Вели прибрать здесь. И коня пусть седлают — сейчас спущусь, помогу. Съезжу, прогуляюсь, а там… утро вечера мудренее.

— Далеко поедешь?