Антон Орлов - Заклятые пирамиды

– Перед тем как убивать кого-то ни за что ни про что, хорошенько подумай, действительно ли ты хочешь его смерти, – сухим менторским тоном посоветовал Суно. – Очень рекомендую. А теперь отправляйся к себе в палату.

Мрачно зыркнув, мальчишка потащился в обратную сторону. Двое милосердников в зеленых балахонах, во время беседы учителя с учеником ожидавшие на расстоянии в дюжину шагов, подняли его, подхватили под руки и повели, поддерживая с двух сторон.

Вот поросенок, никаких угрызений, огорченно резюмировал Орвехт.

Отвезти Хеледику домой, сдать ее на попечение матушки Сименды, а потом отправиться за утешением на бульвар Настурций к Элинсе? Или к другой модистке с того же бульвара, маленькой, смешливой, с копной золотисто-каштановых кудряшек, как же ее зовут – не то Долия, ни то Динелия? Он бы так и поступил, если бы внезапно не поймал отзвук чего-то дивного, животворящего… Да, Хеледика ведь обмолвилась, что в лечебнице сейчас работает лекарка под дланью Тавше.

Почему Суно захотелось на нее посмотреть? Почему бы и нет, ведь это все равно что выйти из лесного сумрака на залитую солнцем цветущую лужайку. В самый раз после содержательного разговора с паршивцем Дирвеном, душевному успокоению поспособствует.

Он направился через двор лечебницы в отделение для бедных, где и народу было побольше, и вонь стояла, как в ночлежке, и милосердники выглядели не столь благостными и заботливыми, как в соседнем здании, напоминая скорее полицейских, сменивших мундиры на зеленые балахоны. Вся эта обстановка потеряла значение, когда он увидел служительницу Тавше.

Она? Та самая лекарка с молонской дороги? Беда в том, что лицо у нее было тогда совершенно чумазое от пыли, немудрено ошибиться. И волосы у той были светлые, а у этой темные… Или нет, крашеные. Профиль похож. И ясные серые глаза – именно те, что ему запомнились.

Поглядев на Суно, лекарка вздрогнула. Тоже его узнала. Определенно, она.

– Простите, сударыня, как вас зовут? – обратился к ней маг, когда она отошла от старика с распухшими ногами.

Женщина промолчала, сосредоточенно сдвинув светлые брови. Он повторил то же самое по-молонски.

– Зи… Итосия, сударь. Извините, у меня здесь еще много пациентов.

На ней были мешковатые сурийские шаровары из коричневого бархата, вытертые на коленях, и дешевая бежевая жакетка с карманами. Взгляд настороженный, словно ее поймали на чем-то предосудительном. Чего она боится?

Суно не стал ей мешать, отправился расспрашивать милосердников. Выяснил, что появилась она через некоторое время после того, как в лечебницу привезли молодых дебоширов из «Столичной белки» – первым делом направилась к ним, а потом принялась лечить всех остальных, черпая силу у Тавше. И все молчком, по-ларвезийски не говорит, объясняется жестами. Здесь ее никто не знает, как снег на голову свалилась.

Его ждала Хеледика, чтобы поехать вместе домой, а он решил дождаться у ворот, когда освободится Итосия, и тянул время, пока ему не сказали, что она ушла. Каким образом? Весьма эксцентрическим: выбралась на улицу через дырку в заборе за кухонными задворками – и была такова. Святая женщина, иностранка к тому же, что с нее взять.

«Это чтобы избежать встречи со мной, – невесело усмехнулся про себя Суно. – Опять я ее упустил».

«Перед тем как убивать кого-то, хорошенько подумай, действительно ли ты хочешь его смерти».

Учитель обычно бывает прав (кроме тех случаев, когда он Хеледику защищает), вот Дирвен и размышлял над его словами, натянув до самого носа одеяло в чистеньком пододеяльнике с не то чтобы неприятным, но неистребимо казенным запахом.

Хочет ли он убить этого… Тьфу, даже как звать-то его – неизвестно, не называть же его теперь Энгой! В общем, этого гада?

Гада, который заморочил ему голову и связал его такой клятвой, что Дирвен по-любому никому ничего рассказать о нем не сможет. Из-за этого и учителю не объяснишь, что та фраза была адресована вовсе не Хеледике.

Гада, который выспрашивал подробности о его девушке, после чего предательски с ней познакомился и водит ее по чайным. Может, у них уже и дальше дело зашло!

Гада, с которым он, стыдно и жутко вспоминать, целовался взасос, поскольку считал его Энгой.

Гада, которому он проболтался о бабочках-мертвяницах, и потом тот позвал его смотреть на вмурованную в скалу Флаварью, похожую на детские страшилки Дирвена.

Гада, который вместе с ним рисковал жизнью, чтобы не пустить посланниц Ктармы с их «мясорубками» в Ларвезу.

На последнем пункте кровожадное желание Дирвена споткнулось. И в самом деле ведь рисковал. Да, он ввязался в это дело, потому что хотел заполучить «Победитель ядов» и без осложнений перейти границу и еще потому что «любит выигрывать». Но имевшего место смертельного риска все это не отменяет. Они оба могли погибнуть.

Пожалуй, убивать все-таки не хотелось. Другое дело – победить, унизить, поставить на место. Вот бы узнать, чего он боится?

Знание об этом пришло к Дирвену на рубеже полусна-полуяви, когда он ненадолго задремал, а потом очнулся. Всплыло воспоминание о том, как противник пару раз проговорился.

«Погоди, Энга, я с тобой поквитаюсь… Ты мне Флаварью в скале показал, а я тебе тоже кое-что покажу и посмотрю тогда на твою бледную рожу!»

Ради осуществления мести с «Энгой» следовало помириться, и Дирвен ни свет ни заря тишком выбрался из палаты в коридор. Он по-прежнему ощущал слабость, но уже держался на ногах, и голова не кружилась.

Боевые амулеты в ходе вчерашней драки разрядились дочиста, но они сейчас и не нужны. Главное, что отводящий глаза «Мимогляд» в полном порядке, и до палаты своего недруга Дирвен добрался беспрепятственно. Распахнул дверь.

Тот уже проснулся и встретил гостя насмешливой улыбочкой.

– Доброе утро, – враждебно буркнул Дирвен.

– Хм, может, и доброе… Ты драться или мириться?

– Решить кое-что надо. Нам же теперь с хозяином чайной расплачиваться. Говорят, он недоволен.

Чем не предлог для разговора? Уважающие себя мужчины после дебоша в приличном заведении или сами платят за ущерб, или заставляют платить других. Хорошо бы этот мерзавец взял на себя часть расходов, а то Дирвен вовсе без карманных денег останется.

– Еще б он был доволен, – фыркнул собеседник. – Ты не стой на пороге, присаживайся. Хочешь, на стул, хочешь, ко мне на кровать.

Дирвен, само собой, выбрал стул.

– Я вчера погорячился. Я не сильно тебя отделал?

– Не надейся. А я тебя?

Захотелось вмазать по этой удлиненно-треугольной физиономии с выразительным ртом и бесстыже-ироничными глазами, переливчатыми, словно камень амитал. Пришлось напомнить себе, что он пришел сюда налаживать отношения, чтобы позже с блеском отомстить.