Джульет Марильер - Сын теней

Послышался звук удара, и Бран дико заорал:

— Заткнись!

Вода снова потемнела, и я решила, будто все закончилось. Но тут вспыхнула новая картинка. Они снова в той пещере, где жили Древние, и снаружи в теплой весенней ночи стоят двое. Они на вахте, пока остальные спят под холмом. Может, все это происходит прямо сейчас? Светит полная луна, и я отчетливо вижу их лица.

— Ты был неправ, — без предисловий заговорил Альбатрос. — Выдра всего лишь сказал правду. Тебе нельзя было ее отпускать.

— Обойдусь без советчиков, — рявкнул Бран. — Я не зарезал ее — и ладно. Ты не хуже меня знаешь, что женщинам здесь не место.

— Но с ней все иначе, не так ли?

— Да как?! Как она может вести такую жизнь как мы? И вообще, она дочь хозяев Семиводья. Ее отец предал свои земли и своих людей. Из-за своих эгоистичных желаний он ушел, и некому стало их защищать… Забавно, правда? Именно ему я обязан своей полной неспособностью стать достойным мужем его дочери. Он просто не знал, что творит, когда покидал Херроуфилд!

— А тебе, значит, на нее наплевать, да?

— Мне не нужны новые проповеди, — устало произнес Бран.

— И именно поэтому ты примчался назад, как только решил, что она в опасности?

Молчание.

— Ну? — Альбатрос не собирался сдаваться.

— Ты слишком много фантазируешь. У нас была работа, мы ее сделали. Вот и все.

— Ага. А что там с работой, которую предлагает ее брат? Соглашаться на нее — чистое безумие. Настоящее самоубийство.

— Это, безусловно, вызов, но мне он по силам.

Они помолчали.

— Ты просто обманываешь себя, раз думаешь, что все забыл, — наконец сказал Альбатрос.

— Больше я не хочу об этом говорить, — с нажимом произнес Бран. — Между мной и этой… этой девушкой ничего не было. Она оказалась надоедливой, слишком острой на язык, и я был рад отделаться от нее.

Альбатрос промолчал, только блеснул в темноте белозубой улыбкой, а потом картинка исчезла.

У меня дрожали колени, я рухнула в кресло, зная, что плачу, и не скрывая слез.

— Как я и говорил, ты не удержишь этого мужчину в Семиводье. А ты, сама не сознавая, планируешь будущее своего сына именно здесь. Ты представляешь Джонни с дедушкой: он учится сажать деревья. Ты мечтаешь, как будешь учить его плавать в озере Семиводья. Ты предвкушаешь, как мальчик станет прокрадываться на кухню за одним из медовых коржиков Жанис, как все мы делали в детстве, когда мир был полон приключений настолько, что на них не хватало дня. Ты видишь, как Конор станет показывать мальчику знаки Огама на камнях. Ребенок это ключ. Ты в своих мыслях признаешь это. В его будущем нет места этому человеку.

— Как ты можешь говорить такое. Он его отец.

— Он выполнил свое предназначение. Уверен, Конор именно так и скажет.

Я не могла отвечать. Меня разрывало от возмущения, от несправедливости происходящего, но приходилось признать, что в словах Финбара звучала жестокая мудрость.

— Именно так сказала мне Хозяйка Леса, но что скажешь ты сам?

«А!.. Я скажу лишь, что наступит момент, когда тебе придется делать выбор. И этот выбор ты сделаешь одна. Я не бессердечен, Лиадан. Я вижу больше, чем ты думаешь. Я вижу связь между тобой и твоим мужчиной. Я вижу, что он — твоя половина. Как же ты сможешь выбрать, не рвя себе сердце?»

Мама не теряла ни минуты своей последней ночи на сон. Она обратилась к Лайаму с просьбой привести всех, кто работал в доме, чтобы иметь возможность поблагодарить их и попрощаться. Многие плакали. Многие приносили небольшие букетики примул, или белые с желтым нарциссы и клали ей в ноги, или у изголовья. Она попросила перенести себя в комнату на первом этаже, вдоль стен которой горели оплывающие свечи, и все вокруг утопало в теплом свете. Она лежала на своем тюфяке — такая маленькая, такая неподвижная… — и для каждого у нее находилось доброе слово. Ей, должно быть, было очень больно. Мы с Жанис знали, какие дозы лекарства принимала Сорча этой зимой, чтобы не кричать от боли, когда болезнь вгрызалась все глубже в ее внутренности. Сегодня она хотела бодрствовать, слушать и понимать, поэтому от всего отказалась. Она и вправду была сильной женщиной, и так хорошо скрывала приступы боли, что лишь немногие здесь догадывались, как ей плохо. Но отец знал точно. Его лицо напоминало маску, кроме тех моментов, когда он смотрел прямо на нее. Он ни слова не сказал ни мне, ни Лайаму, никому кроме нее — разве что кто-то обращался прямо к нему. Я знаю, ему очень хотелось, чтобы мы ушли, оставив их вдвоем, но он всё делал так, как хотела она.

Наконец, долгое прощание закончилось, и все в доме уснули. Я села у очага с Джонни, заснувшим у меня на руках. Отец сидел на табурете у кровати, неловко согнув ноги. Он обтирал маме лицо влажной тряпицей. Сорча закрыла глаза. Казалось, она погрузилась в сон, только рука слегка подрагивала, когда боль становилась совсем уж невыносимой.

«Можешь сказать им все сейчас. Если ты готова».

Я взглянула на неподвижную фигуру Финбара, опиравшегося рукой о стену у окна. Он стоял ко мне спиной, глядя на освещенный луной сад. Я без объяснений поняла, что он имеет в виду.

«Я готова». — Лучшего времени не представится.

— Шон уже дома? — прошептала мама.

— Пойду проверю, нет ли вестей, — тихо проговорил Лайам. — Пошли, братья, давайте ненадолго оставим их своей семьей.

Они встали рядом у двери, за которой, вероятно, сновали слуги, пытаясь как можно меньше шуметь. Потом Лайам вышел, уводя с собой Конора и Падриака. Однако Финбар задержался. Запертая комната с застеленной постелью не для него. И временное забвение, что принес бы крепкий эль, тоже. Я не видела, чтобы он ел или пил у нас дома.

— Мама, отец, я должна вам кое-что сказать.

Сорча открыла глаза и слабо улыбнулась:

— Очень хорошо, доченька. Дай я… дай…

У нее сбилось дыхание, но я знала, чего она хочет. Я устроила Джонни на покрывале рядом с ней. Отец помог ей обвить рукой теплое тельце малыша. Глазки у Джонни были открыты — серые глаза его отца. Он быстро рос, я видела, как он за всем наблюдает, ищет смысл в игре теней освещенной свечой комнаты. Финбар неподвижно стоял у окна. Я не могла усидеть. Потому встала у кровати, крепко сцепив перед собой руки.

— Я не стану оскорблять вас, просьбами о доверии, — начала я. — У нас нет времени. Вы уже сказали, что доверяете мне, и я вам верю. Я должна признаться, что лгала вам, и надеюсь, вы выслушаете мои объяснения. Все очень серьезно, очень секретно и неимоверно грустно, но возможно, еще может закончиться лучше, чем мы смеем надеяться. Ваша вера в меня может подвергнуться серьезным испытаниям, как некогда моя собственная.

Теперь отец смотрел на меня очень внимательно, взгляд его стал острым и холодным. Мама лежала спокойно и смотрела на малыша.