Джульет Марильер - Сын теней

— Хорошо, — похвалила мама. — Я хочу, чтобы ты хорошенько все запомнила и могла применять это снадобье вместе с другими. Этот отвар помогает от большинства болезней желудка, но он очень сильный. Не давай его пациенту больше одного раза, а то навредишь, а не поможешь. Готово, теперь накрой горшок тряпочкой и аккуратно отставь в сторону. Вот так. Пусть настаивается двадцать одну ночь. Потом процеди и храни в темноте, в плотно закупоренной посуде. Эта настойка может храниться много месяцев. Целую зиму.

— Посиди немного, мама. — Горшок кипел на слабом огне, я сняла с полки две глиняные чашки, открыла банки с сухими листьями.

— Лиадан, ты меня балуешь, — ответила она, улыбаясь, но все-таки села, худенькая, в своем старом рабочем платье.

При свете бьющего на нее из окна солнца, было видно, какая она бледная. В этом ярком свете можно было разглядеть даже следы выцветшей вышивки у горловины и на рукавах платья. Листья плюща, мелкие цветы и небольшие крылатые насекомые. Я аккуратно налила горячей воды в чашки.

— Это для следующего отвара?

— Ага, — ответила я, и начала мыть и убирать ножи, миски и инструменты. — Посмотрим, сможешь ли ты определить, что там. — В прохладном сухом воздухе аптечки разливался запах трав.

Мама втянула носом воздух.

— Это сушеные цветы валерианы, я уверена… а еще там есть норичник, может, немного зверобоя и еще… золотарник?

Я нашла горшок с лучшим нашим медом и положила по ложечке в каждую чашку.

— Ты, вне всякого сомнения, не растеряла своего мастерства, — заметила я. — Не беспокойся. Я знаю, как собирать и использовать эти растения.

— Это очень действенное сочетание, дочка.

Я бросила на нее взгляд, а она смотрела прямо перед собой.

— Ты все знаешь, да? — тихо спросила она.

Я кивнула, не в силах говорить. Потом поставила чашку лечебного отвара на каменный подоконник рядом с ней, а свою собственную на рабочий стол.

— Ты мастерски выбрала травы. Но уже слишком поздно, и это лекарство принесет лишь краткое облегчение… Ты прекрасно знаешь и это. — Она отпила глоток, скривила губы и слегка улыбнулась. — Горько.

— И правда, горько, — сказала я, отхлебнув из собственной чашки, где был простой отвар мяты. Мне удалось не дать голосу сорваться.

— Я вижу, что неплохо учила тебя, Лиадан, — произнесла мама, внимательно глядя мне в лицо. — У тебя моя способность к врачеванию, и ты умеешь любить, как отец. Он стремится защитить всех, кого любит. У тебя тоже есть этот дар, дочка.

На этот раз я не рискнула заговорить.

— Для него это будет тяжело, — продолжила она. — Страшно тяжело. Он здесь чужой, хотя часто мы забываем об этом. Он не понимает, что это не настоящее расставание, а просто движение вперед, изменение…

— Колесо вращается и возвращается, — сказала я.

Мама снова улыбнулась. Она отставила почти нетронутый чай.

— Ты чем-то похожа на Конора, — сказала она. — Посиди немного, Лиадан. Мне надо поговорить с тобой.

— И тебе тоже? — Мне удалось слегка улыбнуться.

— Да, твой отец рассказал мне об Эамоне.

— И что ты об этом думаешь.

Она слегка нахмурилась.

— Не знаю, — медленно проговорила она. — Я не могу тебе ничего советовать. Но… но вот что я хочу сказать: не торопись. Некоторое время ты будешь очень нужна здесь.

Я не стала спрашивать, почему.

— Ты уже рассказала отцу? — спросила я наконец.

Мама вздохнула.

— Нет. А он ни за что не спросит меня, потому что знает, я не стану врать. Мне не надо облекать эту новость в слова. Не для Рыжего. Я чувствую, он и так знает: по тому, как он касается меня, по тому, как спешит с поля домой, как сидит по ночам у кровати, думая, что я сплю, и держит мою руку, а сам глядит в темноту… Он все знает.

Я поежилась.

— Ты собиралась что-то рассказать мне?

— Я никому еще этого не рассказывала. Но думаю, теперь время поговорить об этом. Ты много беспокоишься в последнее время, я вижу это по твоим глазам. И не только… не только из-за меня, но и из-за чего-то другого.

Я грела руки о теплую чашку.

— Иногда… иногда у меня возникает странное чувство. Будто все холодеет и… и я слышу голос…

— Продолжай.

— Я вижу… я чувствую, что скоро случится нечто ужасное. Я смотрю на кого-нибудь и чувствую… как будто над ним тяготеет рок. Конор все знает. Он сказал мне, чтобы я не чувствовала себя виноватой. Но мне это мало помогло.

Мама кивнула.

— Моему брату было примерно столько же, когда он впервые почувствовал то же самое. Я имею в виду Финбара. Конор помнит об этом. Это мучительная для обладателя способность, немногие захотели бы иметь такую.

— А что это? — спросила я. — Это дар предвиденья? Тогда почему я не бьюсь в конвульсиях и не кричу, а потом не теряю сознание, как Бидди О'Нейл из Переправы? Ведь у нее — дар предвиденья. Две зимы назад она предсказала великое наводнение и еще смерть того человека, помнишь, телега которого свалилась с обрыва Фергала? Это — совсем другое дело.

— Другое, да не совсем. Проявления дара зависят от твоих личных качеств и от твоей силы. И видения могут оказаться обманчивыми. Финбар часто действительно предвидел будущее и чувствовал себя виноватым, что не в состоянии предотвратить беду. Но всегда было очень сложно понять, что именно означали его видения. Это жестокий дар, Лиадан. И вместе с ним приходит другой, ты еще не ощутила его присутствие.

— О чем ты? — я не была уверена, что действительно хочу это знать. Разве одного дара (если это можно так назвать) недостаточно?

— Я не могу объяснить все до конца. Он только однажды продемонстрировал его мне. Он и я… мы были связаны так же, как связаны вы с Шоном, мы были так близки, что могли без слов понимать один другого, были настроены на внутреннее "я" друг друга. Финбар был талантливей меня, в те последние дни он научился ограждать от меня свои мысли. Временами я думаю, он просто боялся ослабить оборону. Рана его была так глубока, что он не хотел делить ее ни с кем, даже со мной. Но у него был и другой дар, способность исцелять силой мысли. Когда меня… когда мне сделали так больно, что мне казалось, мир никогда больше не станет прежним, он… он коснулся моего разума своим. Он просто изгнал все плохое. Он держал мои мысли в своих, пока не миновала ночь. Позже, он точно также исцелил моего отца, чей разум сильно повредила та ведьма, леди Оонаг [7] об этих событиях рассказывается в первой книге трилогии, прим. пер. . Отец плясал под ее дудку целых три долгих года, пока мои братья не сбросили с себя ее заклятье. А ведь лорд Колем, мой отец, был сильным человеком. Его изъели стыд и вина, но он все равно не мог противиться колдунье. Когда мы наконец вернулись домой, он едва узнал собственных детей. Чтобы вернуть его к нормальной жизни, потребовалось много дней и ночей кропотливого труда… За использование этого дара приходится очень дорого платить. Вылечив отца, Финбар… он был на себя не похож, совершенно опустошен. Он выглядел, как человек, тело и душа которого совершенно сломлены. Лишь сильнейшие могут противостоять такому.