Кирилл Шатилов - Торлон. Война разгорается

— Но не убивать же их…

— Нет, конечно! Надо их накормить и обогреть. И не забудь извиниться, что слишком сильно связал их по рукам и ногам. Им сейчас больно.

— Если вы нас не тронете, мы никому ничего не скажем, — послышался срывающийся голос того, кто некогда был гордым херетогой и носил имя Донел.

— Если я вам перережу глотки, вы тоже ничего не скажете, — заверил Тангай. — Ну так что, отпускаем?

Велла, все время следившая то за стариком, то за Гийсом, подошла к матери и взяла ее за руку. Гверна словно очнулась от ее прикосновения.

— Я благодарна вам за свое спасение, — сказала она внятно и как можно спокойнее. — Но сейчас вы находитесь в моем доме, и хозяйка здесь я. Поэтому мне и решать, кому что делать или не делать.

Тангай восхищенно воззрился на нее и как будто даже поклонился.

— Как я поняла, нам нужно выиграть время, — продолжала Гверна. — Среди тех, кто мерз со мной в подвале, были откровенные паникеры. Сейчас они уже наверняка подняли вой и зовут людей либо вооружаться, либо прятаться…

— …а так как идти им некуда, то они рано или поздно обязательно припрутся с народом сюда, — закончил за нее Тангай. — Очень даже возможно. И тогда нам уж точно не уйти незамеченными.

— Велла, — повернулась Гверна к дочери, — ты ведь знаешь, где у нас лежат дорожные мешки.

— Мешки?

— Ну сумки, с которыми мы ходим на рынок. Вытряхивай из них лишнее и собирай все необходимое. Главное — еда и теплые вещи.

— Только самое необходимое, — поправил Тангай.

— Хейзит, я помогу ей, — продолжала Гверна, — а вы перетащите всех пленников в подвал. Трупы — в амбар. Чтобы духу их в доме не было! Я еще намерена вернуться.

— Мамашка-то у тебя — огонь! — вздохнул Тангай, когда они оттащили первого виггера в кладовку и там не слишком любезно столкнули по приставной лестнице в подвал. — Когда с такими знакомишься, как-то даже жалко, что прожил столько лет не в Вайла’туне. А отец у тебя есть?

— Был. — Хейзит смахнул упавшую на лоб прядь. — Погиб.

— Понятно… Эй, ты, лежи там тихо и не ори. Слушай, а давай-ка я им все-таки рты позатыкаю? Не смотри так на меня, не ножом — тряпками. Зачем нам лишний шум? А они как пить дать орать начнут.

— Делай что хочешь, — махнул рукой Хейзит и вернулся в залу.

Голоса матери и сестры раздавались на кухне. Вокруг никого постороннего не было. Только пленники корчились в проходе и тихо переругивались. Воспользовавшись тем, что Тангай замешкался позади, Хейзит наклонился над лежавшим ближе всех к входной двери Гийсом. Он ожидал, что тот скажет ему что-то такое, что в мгновение ока рассеет его самые нелицеприятные подозрения. Однако Гийс упорно молчал и даже не удосужился открыть глаза, когда Хейзит тронул его за плечо.

В это самое время под тяжелыми шагами на пороге захрустел снег, и дверь снова распахнулась, пропуская внутрь морозный воздух и нежданного гостя — седобородого мужчину с такой же седой копной вьющихся волос, на которых таял снег. Лицо вошедшего было сплошь покрыто глубокими морщинами, которые, однако, отнюдь не уродовали его, а, напротив, придавали выразительности и почтенности. Большие, слегка навыкате голубые глаза казались насмешливыми и немного грустными. Одет мужчина был с изрядным вкусом, то есть богато, если не сказать роскошно, — в тяжелую шубу из медвежьего меха, прямо поверх которой от левого плеча направо шла широкая золотистая перевязь. Заканчивалась она у пояса прекрасными ножнами из черной кожи, в которые был вставлен короткий, с загнутым лезвием меч с инкрустированной рукояткой. Ворот шубы был расстегнут, и из-под него виднелся пышный бархатный камзол густого синего цвета. По всему было видно, что человек зашел сюда отнюдь не случайно, а намереваясь остаться в тепле и уюте.

Заготовленная еще на улице улыбка как-то сама собой сползла с его мужественного лица и сменилась удивлением, так, правда, и не перешедшим в смятение. Гость громко втянул носом теплый воздух, хмыкнул и пригладил мокрую от растаявших льдинок бороду.

— Заранее извиняйте, если я не вовремя, — сказал он, явно ожидая увидеть еще кого-то. — Хейзит! Какого тэвила ты тут творишь?

— Долго объяснять, вита Ротрам. Уж входите, раз пришли. Только сперва дверь за собой заприте, чтобы сюда больше не намело посторонних.

— Вот и я теперь у тебя в посторонние попал, — в шутку обиделся гость, но повернулся и дверь за собой исправно закрыл на щеколду. Про себя же подумал, что лучше бы в такой переменчивый день уступил желаниям своей юной подружки и остался дома, а не бросил ее одну под жарким одеялом и не поперся сюда, влекомый зовом долга.

Ни для кого не было секретом, что красиво стареющий торговец оружием Ротрам еще при жизни супруга Гверны, отца Хейзита, облюбовал таверну «У старого замка» в силу трепетной привязанности к ее бессменной хозяйке. Со временем, а тем более после трагической кончины Хокана, романтическая привязанность переросла в искреннюю дружбу с гораздо более прочными узами, нежели любовные. Гверна никогда не давала Ротраму повода думать, будто он когда-нибудь сможет стать ей новым мужем, и эта ее честность и верность превратили любителя и ценителя женщин в доброго друга семьи, умевшего, как выяснилось, быть в трудную минуту и мудрым советчиком, и надежным защитником. Тайной мечты о Гверне он, правда, не бросал еще довольно долго, однако обстоятельства зачастую оказываются сильнее нас. Так произошло и с Ротрамом. Незадолго до наступления зимы он имел неосторожность промокнуть под дождем, когда самолично отправлял очередной заказ доспехов в замок, и послал, как обычно, за Закрой, которую в округе все считали сумасшедшей старухой, но которая лучше других врачевателей, включая, кстати, саму Гверну, ставила на ноги не только больных, но и раненых. Поговаривали, что ей удавалось вытаскивать с того света даже тех, кого считали покойниками. Как бы то ни было, Ротрам неоднократно доверял ей свое драгоценное здоровье и ни разу не пожалел об этом, хотя общение со старухой, наделенной ко всему прочему даром провидицы, всегда давалось ему нелегко и, чего греха таить, часто сбивало с панталыку. Какова же была нечаянная радость Ротрама, когда вместо маленькой, горбатой, с головы до ног обвязанной несуразными пестрыми платками, вероятно согревавшими ее костлявое тело, старушенции лечить его явилось улыбчивое миниатюрное создание, представившееся Кади, внучкой Закры. Ротрам недолго сопротивлялся подмене и позволил юной деве вылечить себя, о чем впоследствии не пожалел. Заодно с простудой Кади вылечила и сердце пациента, скрасив к этому моменту не одну его холостяцкую ночь. Поначалу, как водится, она посопротивлялась многообещающим предложениям не спешившего выздоравливать торговца, говорила, что ее ждут дома, в Обители Матерей, где она жила с самого детства, однако настойчивость уставшего от одиночества Ротрама возымела действие, и в один прекрасный вечер девушка уступила. Оказалась она, правда, вовсе и не девушкой, но для торговца, едва не потерявшего голову от возбуждения, это обстоятельство не сыграло той роли, которую могло бы сыграть, будь он сам юн и неопытен. Ротрам увидел в Кади не жену, а дочку, точнее, если так можно выразиться, дочкину куклу, в которую ему на старости лет разрешили некоторое время поиграть, не предупредив о сроке.