Наталья Бульба - И осталась только надежда…

Внешне они не были похожи друг на друга. Впрочем, это и неудивительно. Один был рожден даймоном, к тому же берсерком. Второй даймоном только выглядел, так и не утратив своей человеческой сущности.

Кадинар был значительно старше, что не мешало ему сохранять юношеский задор, Сартарис – моложе, но казался степеннее, если это слово применимо к его расе.

Вот только ничего из этого никак не противоречило тому, что они производили очень похожее впечатление. В них была жажда жизни, стремление к несбыточному, внутренняя неудовлетворенность, которая гнала их вперед. И преданность, которой можно было только восхищаться.

Но даже это не приближало меня к ответу на заданный Вилдором вопрос. Если, конечно, не предположить того, что только на первый взгляд кажется невозможным.

– Сартарис говорил, что альтернативный мир более стабилен, чем основной. А Дариана-2 к тому же завязана на первую, потому что питается от находящегося на ней источника.

– Да, все именно так, – продолжая смотреть куда-то вдаль, подтвердил дарианец.

– И ключевые события, происходящие в первоначальном мире, должны вызывать изменения в альтернативном.

Вилдор отнесся к моим словам без какого-либо интереса. Но добавил с каким-то даже равнодушием:

– Чаще всего это рождение или смерть тех, кто влиял на развитие основной реальности, либо открытия, провоцирующие скачок. Неважно какой, технологический или магический.

– И смерть твоего отца, начало твоего правления, ознаменовавшееся первым вторжением на Лилею, ваше поражение вполне могли стать именно такими событиями.

– Могли, – хмыкнул он, не посчитав нужным сдержаться и показывая, что мои рассуждения его позабавили.

Но я чувствовала, как уплотнились его щиты. Едва заметно, но достаточно для того, чтобы делать выводы. Все сказанное мною вызывало у него эмоции. И были они неприятными.

– Тогда я могу предположить, что на второй Дариане есть свой Вилдор, а у него вполне может быть…

Договорить он мне не дал. Резко развернувшись в сторону наших спутников, увлекшихся спором, с жесткими, не терпящими возражений интонациями спросил у Кости:

– В вашей группе главный Архангел?

Закираль

Я не ожидал увидеть отца скоро и, когда он неожиданно появился в кабинете, едва удержался от вопроса. Помогло присутствие Ярангира.

– Тинир не дал о себе знать?

Вряд ли Вилдор испытывал мое терпение, но он заговорил лишь тогда, когда оно было на исходе. От его застывшей у окна фигуры распространялись волны безмерного спокойствия, но мне уже было известно, что чем ближе он к подобному состоянию, тем напряженнее его раздумья.

– Нет. – Я вынужден был признаться в собственном бессилии. – Его следы обнаружить не удалось.

– Можешь не искать. – Так и не обернувшись, бесстрастно бросил он. – Вызови Маргилу.

– Ты же не хотел… – Я удивился, вспомнив, что он не выказывал желания втягивать в эту историю талтара, но вдруг понял – слишком ясной была связь между двумя фразами. – Ты считаешь, что его душа ушла в Хаос?

Ярангир как ни пытался сохранить самообладание, но чуть дернулся, когда я задавал свой вопрос. Тинир был не только старшим братом его отца, но и весьма загадочной личностью, он не давал покоя всем, кто о нем хоть немного знал.

– Узнай у него, где находится оружие Тинира. Если будет артачиться, скажи, что другой возможности вернуть его может и не быть.

Догадываясь, что уточнять что-либо не имеет смысла, я решил увести разговор в более мирное русло.

– Ты только за этим?

Развернулся он резко, скорее, даже стремительно, словно пытаясь поймать те интонации, с которыми я спрашивал. Наткнувшись на усталость в моих глазах, которую я даже не сделал попытки от него скрыть, ответил уже без надрыва:

– Ты помнишь наш разговор о марах?

Не задействуя ментальную связь, я взглядом показал на Ярангира, который внимательно прислушивался к нам. Но Вилдора присутствие постороннего не смутило. Впрочем, он уже не раз настаивал на том, чтобы я больше доверял своему начальнику охраны. Не то чтобы я испытывал сомнения в его надежности, но я так и не привык, что о моей безопасности беспокоятся другие.

– Такое трудно забыть. – Будь мы одни, я, может, и позволил бы себе усмешку, но…

Мне уже приходилось задумываться о том, что именно было в моем отце, что заставляло даже тех, кто его неистово ненавидел, преклоняться перед ним.

Он был первым воином Дарианы, отвоевывая это звание в многочисленных боях с теми, у кого хватало мужества бросить ему вызов. Он был сильнейшим магом, оценить мощь которого трудно и мне. Он был великим ялтаром, даже потерпев поражение в двух войнах.

Все это могло стать ответом, но я догадывался, что это совсем не так.

Он был тем, кем позволил себе быть. Соответствуя образу идеального даймона, вписываясь в рамки кодекса и оставаясь самим собой. Сильным и слабым, непримиримым и способным на снисхождение, знающим все, что считал для себя необходимым знать, и не стесняющимся с искренним изумлением открывать для себя новое.

– И тебе ничего не показалось странным?

Его лицо было закрыто, но в глазах мелькнуло предвкушение. Как предупреждение, чтобы я был осторожен с каждым словом, которое произнесу.

Мне пришлось отвести взгляд, как не справившемуся с заданием послушнику.

А воспоминания, будто и ждали именно этого образа, разрушив стены, которые я сам когда-то воздвиг, хлынули бурным потоком, нисколько не считаясь ни с моим нынешним статусом, ни со временем, которое отделяло этот миг от тех событий.

Тот день был одним из немногих, когда он был со мной. Пусть и совсем недолго.

Главный зал в средней воинской школе был полон, несмотря на свои внушительные размеры, но вокруг нас – меня, Вилдора и старшего наставника, который должен был следить за моим ученичеством лично, – никого не было. Словно невидимые ограждения заставляли взволнованных отцов и их не менее взбудораженных отпрысков обходить тот островок, на котором шел неспешный разговор.

Впрочем, диалогом эта беседа не была. Ялтар отрешенно перечислял мои будущие успехи, о которых он хотел бы услышать, и назначал сроки этого. Наше с учителем мнение о том, возможно ли это, его не интересовало.

Он покинул меня, когда еще не закончилась церемония принятия. Покинул на долгие десять лет, в течение которых я ни разу не отступил от намеченного им плана. Невзирая на боль, слезы и проклятия, которые однажды сорвались с моих губ, чтобы затем повторяться вновь и вновь.

Я ненавидел своего отца, я желал его смерти, я видел, как мой кинжал вонзается в его грудь, как закрываются его глаза, чтобы уже никогда не открыться.

Но я любил его, не понимая за что и не признаваясь себе в этом.