Наталья Бульба - И осталась только надежда…

Воспоминание о начальнике управления контроля вероятностных прогнозов вернуло меня еще к одному волнующему меня вопросу.

– Как много помнит Кадинар?

Мы не друзья, не враги, не соперники. Но прочувствованное удовлетворение моей сообразительностью я оценил весьма высоко.

– Он – мой гарант рядом с тобой.

Ответ слишком многословен, значительно короче произнести лишь одно – все. Но это тоже игра. Наша с ним игра. Не против друг друга – за то, что считаем достойным этой игры.

И я без малейшего недовольства не только выслушиваю то, что он сказал, но и делаю вывод, приоткрывающий мне происходящее в последнее время. Кадинар помнит все, и память вернулась к нему не больше двух дней назад. Потому он с трудом и сдерживается, находясь поблизости. Допустив в себя грань души своего господина, он вынужден принять и меня.

Но что же вызывало в нем отторжение?! Сложившаяся ситуация?

Нет. Сама задумка все еще мне недоступна, как и события, предшествующие ритуалу, но я понимаю, что помощник и друг Вилдора просто не мог не присутствовать при них. А значит, тогда он был согласен с необходимостью этого.

Что же происходит теперь? Что заставляет его раз за разом терять присутствие духа, встречая меня или Леру?

Алена? От этой версии я отказался сам. Да, потеря девушки лишила его самообладания. Но на одно мгновение, которого хватило, чтобы принять решение. Он знал, что у него есть только один способ вернуть потенциальную Единственную – идти вместе с нами до конца.

– Подобная сложность оправданна?

Он обернулся ко мне, вновь удивив. Теперь уже отеческой заботой, которая была в его глазах. Что ж… он имел право и на нее.

– И нет, и да. Осталось немного, поймешь сам. Но одно могу сказать, это ты пришел ко мне. Ты приходил ко мне дважды. Первый раз – больше двадцати лет тому назад. Тогда ты рассказал, что произойдет с твоим миром, если тебе не удастся оказаться в зале с управляющим контуром. Второй – в ту ночь, когда Лера нашла графа Авинтара. Ты и Сартарис. Вы появились, как только она покинула мои владения. И именно ты рассказал мне о найденных записях в лабораторном журнале, о храме и о том, кто именно стоит за этим.

– А ты об этом не знал?

Мое равнодушие было данью привычке. А вот он своих эмоций от меня не скрывал. Впрочем, его смерть изменила в нем многое.

– Лера уже давно не задает мне этого вопроса.

Его уклончивые ответы открывали многое. Я знал практически все о последних двух тысячах лет его жизни, но эти знания были для меня чужими. В те дни, когда моя собственная личность не проявлялась, прячась за его образом, я был им, но не был собой. Потому осознавал необходимость каждого его действия, находясь в плену сложившихся условий, не имея возможности понять их, оценить их с собственной точки зрения. Я лишь принимал то, что мне было навязано.

Когда же начала возвращаться моя собственная память, он отступил, становясь для меня набором фактов и событий, принятых решений. Он стал тем, кем я мог восхищаться, кому я мог сопереживать.

Вот только одного я не мог ощутить – о чем думал он, что чувствовал, когда его кинжал вонзился в грудь любимой им женщины, когда он отталкивал одного сына, оберегая его, и приближал другого, не видя в нем своего преемника?

И только теперь, общаясь с ним, я начинал понимать его жизнь. Сложную, противоречивую, не всегда правильную, но жизнь.

Теперь у каждого из нас был свой путь, свое прошлое, и я очень надеялся, что и свое будущее. И хотя я осознавал, что в момент разделения наших миров мы с ним получили право на самостоятельность, я ощущал иррациональность происходящего, его мистичность.

– Я могу чем-то помочь Кадинару?

– За него не беспокойся, он справится. Трудно принять то, о чем ты знать не хотел бы. Но он смирится с этим, у него просто нет иного выхода.

Он опять сказал больше, чем хотел. Или это был ребус, который он мне подкинул? Но зачем?

Очередная догадка заставила меня усмехнуться:

– Решил стать моим наставником?

Вместо того чтобы ответить, он подошел к краю обрыва, встав так, чтобы носки его сапог ни на что не опирались. Раскинул руки, даже не дрогнув, когда дернулась ткань набиру под резким порывом ветра. Похожий на огромную черную птицу, перед которой распахнули свой простор небеса.

– Я принял твой план, но с одним условием. Именно его я и пытаюсь избежать.

– Когда я вспомню все?

– Все?!

Он, отступив на шаг назад, резко повернулся ко мне, вновь демонстрируя ту мощь, которая так поразила Леру.

Нет, я не был слабее его. Изначальный Хаос с той же легкостью откликался на мой призыв, как и на его. Среди воинов Альтерры мне также не было равных в мечном бою. Мне так же, как и ему, пришлось использовать изощренную хитрость, чтобы полученная мною власть действительно принадлежала мне.

Но я был слабее. Причиной этому были обстоятельства, спорить с которыми оказалось сложно.

Долгие сотни лет мы были полностью изолированы от Веера, вынужденные решать свои демографические проблемы совершенно иным путем, чем это происходило на Дариане. Нам оставалось либо всем погибнуть, добиваясь тех немногих женщин, которые у нас были, либо, усмирив собственную жажду чужой крови, найти иной путь.

Я не скажу, что все сложилось удачно: женщины нашей расы столь же воинственны, как и мужчины, и убедить их в том, что материнство более почетно, чем воинская честь, до конца мне так и не удалось. Помогла хитрость: та, которая дает нашему миру дочь, имеет равные с мужчиной права стать во главе ветви рода. Ради такой возможности многие женщины предпочли материнство воинской славе.

К тому времени, когда мы открыли порталы во внешний мир, мы уже создали заклинания, способные сберечь жизнь женщинам иной расы. Сейчас на Альтерре таких было немного, всего лишь несколько десятков из тех, кто пожелал остаться. Остальные предпочли вернуться к себе, получив достойное вознаграждение. Но у нас появилась новая кровь и новая надежда.

Это не было только моей заслугой, мне не пришлось хитростью добиваться от совета реализации моих планов. Они сознавали, что, только сплотившись, мы сможем спасти существование нашего мира.

– Все?! – повторил он напряженно, не сводя с меня пристального взгляда, словно оценивал вновь и никак не приходил к нужному ему выводу. – Все ты узнаешь только в храме. Но я могу ответить тебе на вопрос, который волнует тебя сильнее всего. Если ты, конечно, решишься его задать.

Наверное, я был неправ, посчитав себя слабее. Мы просто прожили разную жизнь и решали разные задачи. Что-то было легче, что-то – сложнее. Его она сделала жестким, но в противовес добавила человечности. Меня же… Что такое чувства, я начал узнавать только теперь. Но было в этом узнавании нечто знакомое, заставляющее думать, что и об этом я тоже забыл. Не сейчас – очень давно.