Юлия Фирсанова - Точное попадание

Как и обещал Лакс, мы добрались до Куриной Гузки довольно быстро. Я бы назвала эти трущобы по-иному, более крепким словцом, относящимся к тылам телесным. Причем никто даже носа не расквасил, навернувшись о камни или прогнившее дерево. Убогий домишко из трухлявых досок в один этаж — не хуже и не лучше, чем кучка таких же жалких строений рядом — встретил нас кислым, спертым воздухом, дымом, мужским храпом и скорбным детским сопением. Когда глаза малость привыкли к полумраку, в крохах вечернего света, сочащегося по капле в узкое оконце под крышей и через дверь, я рассмотрела стол, две длинные лавки, очаг прямо на полу, топчан, на котором навзничь, как колода, лежал человек, укрытый каким-то тряпьем, и маленькую фигурку, скорчившуюся у его ног.

— Ваник, мы магеву привели! — похвастался Оль, опередив обиженно засопевшую Павку.

— И еды принесли! — торопливо прибавила девочка, пока и эту восхитительную новость не выдал Оль. Зацапав у Лакса мешок, малышка продемонстрировала его пухлые очертания брату.

Дети есть дети, беда в жизнь пришла, а все-таки и для радости место находится. Иной взрослый давно бы руки опустил, сдался на милость судьбы, а эти малявки барахтаются, не унывают. Так и надо, молодцы! Если судьба видит, что ты улыбаешься, сама в ответ улыбаться начнет, а к хмурому да нудному удача редко приходит, если только он ее измором возьмет, да и тогда радости от своего благополучия обрести не сможет.

Бдящий мальчонка встряхнулся и робко пискнул:

— Хорошо.

— Темно, как в заднице трубочиста, — образно ругнулся Лакс, — надо было свечей из трактира захватить. Как ты тут колдовать-то сможешь?

— Чего-нибудь придумаю, — небрежно откликнулась и, достав карандаш, нацарапала на стене у топчана с так и не проснувшимся больным руну кано , сосредоточенно желая, чтобы она обратилась светом, а вовсе не огнем, который спалил бы всю Куриную Гузку и поджарил бы нам пятки почище инквизитора у дыбы.

Руна засияла, заливая ярким желто-оранжевым светом убогую комнатушку. Дети застыли на месте, восхищенно открыв рты. Свет разбудил высокого мосластого мужика, обильно заросшего волосом и черной бородой, совсем как Соловей-разбойник. Он резко распахнул глаза и заморгал, чуть повернув голову в сторону. Тело так и осталось лежать неподвижно.

— Что? Пожар? Горим? — забормотал спросонья.

— Нет, тятя, — наперебой закричали дети. — Мы магеву привели! Она тебя вылечит!

— Глупыши, — тяжело вздохнул мужчина, пытаясь казаться суровым, но в голосе явственно слышались слезы, растрогался, недужный, такой заботе. — Вы уж простите их, почтенная, зазря побеспокоили. Не жилец я, отойду скоро, тела не чую, только бы их куда пристроить успеть. Совсем ведь без меня пропадут. Да и заплатить нам нечем, все в долги ушло…

— Я разве потребовала оплаты? — с суровым укором (надеюсь, получилось изобразить на физиономии мудрое магевское достоинство) усмехнулась. — И не хорони себя раньше времени. Давай-ка поглядим, что стряслось. Говоришь, тела не чуешь? А пошевелить чем-нибудь можешь?

— Ничего не чую, только голова и ворочается, — прошептал параличный, пытаясь не выдать страха, каковой всегда нападает на сильных и гордящихся силой мужчин, когда их застигает врасплох какой-то недуг чуток грознее банального насморка.

— Значит, пострадал позвоночный столб, — тоном опытного хирурга-костоправа резюмировал я, цокнув языком. — Ну что ж, слушай! Лечить мне доводилось только раны, а тут и кости срастить следует, и хрящи. Обещать, что все получится, не могу, но попробую обязательно, если захочешь. Как, согласен?

— Кто ж от такого откажется, магева? — запекшимися губами шепнул мужик. — Согласен.

— Тогда нам надо перевернуть тебя на живот, заклятие целительное прямо на спине рисовать придется, там, где слом прошел. — Я раздавала указания, не дав компании опомниться и запаниковать.

Лакс, трое ребят, не гнать же их, галчат чумазых, от отца, осторожно перевернули тяжелое, как колода, тело и выправили его положение, чтобы лежал ровно. Фаль тоже взялся помогать и с энтузиазмом подталкивал параличного, врезаясь с разгону в спину.

Я достала из сумки купленный в одной из лавок еще днем пузырек с красной краской и пушистую кисточку. Над тем, что писать буду, по дороге подумала, руны, назойливо крутясь в голове светящимися силуэтами, сложились в довольно причудливую композицию, отпечатавшуюся в памяти. Не знаю, сама я такое изобрела, как Менделеев свою таблицу, благодаря неисследованным, но чрезвычайно мощным силам подсознания, или в дело вмешалась самая натуральная магия. Впрочем, раскладывать по полочкам составляющие нахлынувшего вдохновения ни к чему. Вдруг оно обидится и уйдет, ищи потом по соседям, зови и плачь.

Взяв в руки инструменты, приступила к рисованию. Несколько широких взмахов руки, и аккурат на позвоночном столбе возникли красивые, ну только чуть-чуть скошенные руны альгиз , как призыв о помощи, и тейваз — мобилизация силы и мужества. Они переплелись ветвями, точно деревца. А уж на отростках я нарисовала другие знаки, пригодные для целительства. Закончился красный узор, от которого пришел бы в восторг любой дикарь из тех, что разрисовывали ученого Паганеля, руной ингус . Заключив в ее сердцевину свое творение, позволила всем силам древнего письма смешаться в едином заклятии для дарования недужному исцеления.

Пока работала, ребятишки молчали, под руку не лезли, кажется, даже старались не дышать. Не мешал и Лакс, что удивительно, не совал всюду свой любопытный нос даже сильф. Перелетел к вору и с удобного насеста наблюдал за священнодействием.

Но вот последний штрих на весьма грязную спину мужчины был нанесен. Рунный переплет просиял нестерпимо ярко, но не агрессивно, а скорее ликующе. Он перекрыл даже свет кано , а потом выцвел и исчез. Заклятие подействовало, вот только правильно ли?

— Эй, недужный, как ты? — первым спросил Лакс.

— Поначалу будто бы жгло, да теперь вроде все так же, не болит ничего, — уныло вздохнул паралитик и, пожав плечами, сел на топчане.

Восторженно заорав, дети повисли на отце гроздьями. С некоторым опозданием и до смертника дошло, что отправка на тот свет откладывается. Он крепко прижал к себе малышню и заплакал. Крупные слезы катились по лицу мужика, и он не прятал их. На плече у Лакса рыдал растроганный зрелищем сильф. Не ожидала от легкомысленного мотылька такой чувствительности. Надо же, какой он у нас тонко организованный, а столько жрет, что поневоле в душевной черствости заподозрить можно. Между прочим, у вора глаза тоже начали подозрительно поблескивать. Но я сделала вид, что ничего не заметила, тем более что исцеленный и уверовавший в свое окончательное исцеление великолепной магевой (мной то есть) глава нищего семейства встал с топчана. Детишки продолжали жаться к нему, словно боялись отпустить непутевого отца, так он себе еще, чего доброго, шею свернет, негодный. Мужчина низко поклонился, едва не стукнулся головой об пол, и смущенно, с изрядной долей опаски, промолвил: