Юлия Фирсанова - Точное попадание

— Не знаю, как и благодарить, почтенная магева. Я ведь себя уже схоронил, а тут снова… Долг-то великий на мне. Чем расплатиться? — Бывший параличный беспомощно окинул взглядом свое жалкое жилище. С нищего, совершенно очевидно, взять было нечего, если, конечно, ты не декоратор фильма ужасов или режиссер, вздумавший снимать Горького.

— Плату мне назначать! — прекратила я бесплодные поиски случайно завалявшихся ценностей. Мужик вздрогнул, и я поспешно, пока его снова паралич не разбил, на сей раз уже психический, закончила, пользуясь правом способной на любые причуды магевы:

— Честных ответов от тебя требую за исцеление!

— Все скажу, почтенная, — торопливо заверил бородач.

— Знаю от детей, что работаешь ты в слесарне. Почему же малышня попрошайничает, а в доме и крыса жить побрезгует? Неужто вовсе не платят?

— Платят, почтенная, полторы бронзовки в неделю, — вздохнул мужчина. — Только долг на мне еще с тех пор, как Инга моя, вышивальщица, мамка их, — отец крепко прижал к себе ребятишек, — помирала. У ростовщика денег занял, думал, вылечу ее, ласточку, а там как-нибудь расплатимся. Заработаем. А жизнь по-другому повернулась. Померла голуба моя, сгорела от зимней горячки, аки спичка, вот с тех пор долг-то и уплачиваю.

«Вот, блин! — мысленно ругнулась я и отчаянно заморгала. — Мне-то думалось, мужик пьянь запойная, все в кабаке спускает, оттого ребятишки у ворот побираются. Если так, пропесочу хорошенько, как партком в старые времена, запугаю, как Сталин с Лаврентием Павловичем вместе взятые, чтобы каждую копейку, нет, по-здешнему медяшку, в семью нес, тогда жизнь наладится. А тут дело другое. Перед магевой брехать не принято, значит, правду сказал…»

— Сколько задолжал? — спросила строго.

— Три золотника, — понурил голову бородач, словно Иванушка перед Сивкой-Буркой.

— Ясно, — потерла я подбородок и огласила приговор: — Ты уплатишь долг ростовщику, — три монеты из моего кармана перекочевали в тяжелую мозолистую руку рабочего. — И — добавилась еще одна монета поменьше достоинством (не халява, а стимул к действию!) — так работать станешь, что ребятишки твои больше у ворот попрошайничать не будут. Хорошо еще, если женишься на какой-нибудь бабе, но только чтобы их любила. Если выбирать будешь, у детей спросишь, как она им, и если не по нраву придется, другую ищи.

Мужик, не веря глазам своим, смотрел на монеты в ладони, открывал и закрывал рот, словно сказать чего-то хотел, а голос потерял.

— Так в уплату долга за исцеление ты поступить обязан! — подтвердила перспективный план и, махнув резинкой карандаша по настенной руне кано , погрузила комнату в прежние сумерки.

Пока семейство не очухалось, мы поспешно выбрались из убогого жилища и зашагали по улице. Но не успели пройти и десятка шагов, как нас настиг растрепанный словно воробышек и бесконечно счастливый Оль.

— Тетенька магева, спасибо большое! — выпалил мальчишка. — Мы все-все сделаем, как вы велели! Вы на тятю не сердитесь, что он молчал!..

— Я ни на кого не сержусь, Оль, — оборвала я извинения несколько встревоженного перспективой немилости ребенка. — Просто в вашем доме мне делать и говорить больше нечего. Дальше сами справитесь. Прощай!

Мы с Лаксом ускорили шаг, пока нас снова не кинулись догонять, дабы принести никому не нужные извинения или, того хуже, попытаться поблагодарить.

— Эй, Оса, а ты уверена, что ты магева? — хмыкнул вор.

— Нет, — сразу откликнулась я, — это вы все меня магевой зовете, ну я и не стала спорить, хотя волшебница или колдунья мне больше нравится. А что? Где прокололась?

— Ведешь себя как сошедшая к людям богиня. Исцеляешь, деньгами одариваешь, — уличил приятель.

— Не, богиней быть не хочу, — немного подумав, решила я, пользуясь опытом, извлеченным из экскурсии по храмовому кварталу. — Раз-другой кому-то помочь — одно дело, а постоянно день за днем этим заниматься — не потяну. К тому же, если учесть, что боги — создания бессмертные, вообще взвоешь и начнешь головой о стенки долбиться. Знаешь, я даже думаю, что плохие боги — это те, которые раньше были хорошими, но устали от работы и пустились во все тяжкие!

Лакс, более-менее привыкший к парадоксальности моих высказываний, фыркнул, а я продолжила:

— А насчет денег… Чего жмотничать? Легко пришли, легко ушли. Мы ведь едва ли сотую часть того, что от Изара получили, сегодня потратили. Если деньги копить и беречь, они перестают прибавляться, а как на что-нибудь начнешь спускать, так они к тебе сами стремиться начнут.

— А кончатся, мы еще поищем?! — с энтузиазмом предложил Фаль, которому очень понравились занятия черной археологией. Нет, все-таки сильф форменный ребенок, все в детстве этой страстью болеют.

— Накопаем, — подтвердила я и спросила у Лакса: — Эй, рыжий, мне кажется или ты нас куда-то в другую сторону ведешь?

— В другую, — подтвердил вор. — Нам лучше через веселый квартал дорогу срезать. Быстрее будет, чище и безопаснее. Чего-то мурашки по спине бегают.

— Ну, если мурашки, — уважительно протянула я, так ничего и не поняв. — Ладно, веди. Но не обижайся, если к нам будут приставать, я скажу, что уже сняла тебя на всю ночь!

Лакс поперхнулся от неожиданности, а потом весело расхохотался, хлопнув себя по бедру:

— Идет!

Молодец, не обиделся! Люблю вот таких, легких на подъем, смеющихся моим подчас весьма ядовитым шуточкам ребят!

Веселый квартал начался резко, секунду назад я видела мрачные, жмущиеся друг к другу домишки Куриной Гузки и обоняла запах помойки, а вот повеяло терпким коктейлем чего-то среднего между вонью и смесью духов, вина и жратвы (мясного, жареного и местами пригорелого), и стало заметно светлее от пестрого набора фонарей и свечей в окнах. Нахлынули звуки: женский смех, мужской гогот, чей-то плач, темпераментная перебранка, пьяная, но очень прочувствованная песня о короткой юбчонке какой-то веселой девчонки…

Мостовая сделалась заметно чище, дома крупнее. В два— три этажа, каменные, с широкими дверями и окнами, открытыми верандами, балконами, с которых, зазывая клиентов, свешивались ярко раскрашенные, броско одетые (вернее, раздетые!) девицы и парни. Здесь царил вечный карнавал. Пестрая, яркая и веселая, на улицы выплескивалась ночь. Может быть, даже и искусственно веселая. Но кто в ночной темени, придя сюда в поисках удовольствий, будет разбирать этакие нюансы? Фаль рассиялся и порхал вокруг нас так резво, словно пытался успеть рассмотреть каждую деталь веселого квартала. Ну, конечно, сильфу было безумно любопытно, ведь он никогда не видал борделей. Я-то хоть кино смотрела и книжки читала, а и то едва сдерживалась, чтобы клювом не щелкать.