Сильва Плэт - Сложенный веер

Вероник между тем продолжает:

— Вылетела из тронного зала на лестницу, села на ступеньку и реву в три ручья. Думаю, что ж я такая несчастная, встретила раз в жизни, полюбила… и было хорошо за несколько пространственных переходов просто знать, что он есть. И вдруг — не стало. Я только темноту видела впереди, в своей собственной жизни.

Хьелль проходил мимо и меня там засек в таком состоянии. Проводил до лошади и так недоуменно спрашивает: «Вы его любили, что ль?» Я говорю: «Да». Он мне: «По-настоящему?» Я: «Больше жизни».

Как сейчас, помню этот разговор. Он держал поводья, долго смотрел на меня, вдруг говорит: «Тогда поехали».

И привел меня к Корвусу. Когда мы открыли дверь и я увидела, что от него осталось… мне захотелось убежать на край света. Это была человеческая руина. Он никого не подпускал к себе неделями. Грязные спутанные волосы, лицо, расцарапанное в кровь, изгрызенные ногти. Говорить он тоже уже не мог. Какие-то обрывки бессвязные: где мои крылья?.. что скажет моя королева?.. Полуодетый — у него отобрали все, на чем можно было повеситься, а остальное он сам разорвал: считал, что из-за одежды у него не отрастают крылья.

Я сделала шаг назад, инстинктивно, и наткнулась на Хьелля. Он уже догадался, облил меня презрением одним взглядом и заорал в ухо тихо-тихо (я никогда и не думала, что можно так тихо орать): «Любите, да? Вы говорили, что любите! Так что же Вы? Забирайте. Лечите. Спасайте. Люб и те. Или не можете? Не хотите? Боитесь? Плохо вымыли Вам лорд-канцлера и причесали? Дурно воняет?»

И пока он нес подобную ересь, вдвигал меня в комнату, все ближе и ближе к Корвусу. Когда я была в трех шагах, то разревелась уже, рухнула перед ним на колени и обняла. Хьелль напрягся — оттаскивать: по привычному сценарию Корвус был должен броситься на меня. Но он просто обхватил меня руками за шею и плакал. Без ругательств, без безумного бреда, в котором провел несколько месяцев. Как ребенок, плакал. И я плакала.

Помолчав, Вероник добавляет:

— Дар-Халем потом мне помог его вывезти. Сиду ничего не сказали. Ничто не должно было мешать ему стать неуязвимым лорд-канцлером Аккалабата. Из окна выкинули тело какого-то мятежника, повешенного накануне. Тейо Тургун съездил, достал из кучи мертвецов, которых должны были зарыть в чистом поле. Они с Хьеллем распустили слух, мол, труп так изуродован, что хоронить можно только в закрытом гробу. Всем так хотелось, чтобы лорд Корвус был уже мертв, что никто не докапывался.

А у нас здесь настала новая жизнь. Раны зажили быстро, а когда мы выбрались из психологической пропасти, в которой он много лет блуждал после этих страшных событий, то приняли решение: Аккалабатом мы не интересуемся и за жизнью мальчиков не следим. Так больнее, но и честнее. И он, — Вероник кивает на мужа, отрешенно слушающего весь этот рассказ о себе, — до последнего выполнял свое обещание, данное мне тогда: жить жизнью Корто — простого делихонского служаки. Делать небольшую карьеру, работа — дом, дом — работа. Тихое семейное счастье. Много же мы грешили в жизни, если заслужили его только на несколько лет.

Они долго молчат. Каждый думает о своем, и деловая суета вокруг, в которой все громче раздается перекрывающий другие голос Такуды, не задевает троицу, сидящую на диване. Все окружающие понимают, что их сейчас нельзя трогать, что им ни до кого нет дела, что между ними происходит нечто более важное, чем дырки в системе безопасности Конгресс-центра или новые ситийские саундшаттеры. Через десять минут недостатки секьюрити и вопрос о санкциях за «скрытое производство» снова выйдут на первый план, и каждый из троих будет отвечать на вопросы, давать показания, предлагать решения, но не сейчас.

Потому что сейчас им надо решить, кто из них скажет Хелле.

Полковник ситийской армии Эрейнхада-ногт-да

Тренировочный лагерь ситийской армии. 64 год Конфедерации, месяц начала года по ситийскому календарю, седьмое число, шесть часов утра. Типичное совещание ситийских военных.

Во главе стола здоровенный верзила с зелеными пятнами на бледных щеках (румянец по-ситийски), в форменном черном комбинезоне, вещает про три проблемы, которые надо решить во что бы то ни стало: верийский телларит, выходцы с — будь во веки веков она проклята! — Дилайны, зашевелившиеся по всей Галактике, плюс прокол диверсионной группы на Делихоне. Остальные вояки внимают с разной долей интереса и скуки, в зависимости от того, кто уже вляпался в решение одной из вышепоименованных актуальных проблем, а кто еще нет.

Полковник Эрейнхада-ногт-да давно по уши увяз во всех трех: своих обычных бумажных птичек и прочих зверей-оригами он складывает сегодня совсем уж с необыкновенной скоростью. Ловкие пальцы летают над столом, и каждые три минуты он отбрасывает в сторону очередную бумажную зверушку. Те из военных, у кого есть семьи, украдкой подбирают особенно понравившихся животных, чтобы отнести домой детям.

У начальника стратегического отдела полковника Ирикхада-ногт-джа семьи давно нет: он потерял ее на Дилайне. Поэтому он тоже по уши в этих проблемах и маньячество Эрейнхады его раздражает. Но связываться бесполезно: в прошлый раз Эрейнхада набил ему морду основательно и без всякой надежды на матч-реванш. Ирикхада вяло почесывает лысину и мусолит грязными обкусанными ногтями плохо заштопанный шрам поперек акульей физиономии. Выглядит это довольно противно, поэтому штабные предпочитают следить за ловкими пальцами Эрейнхады и вовремя подпихивать ему чистые или исписанные листы бумаги.

Докладчик, наконец, плюхается на место. Время задавать вопросы. Их много, прежде всего по поводу делихонского ляпа. Тщательно подготовленная отделом Ирикхады группа захвата…

— Не группа захвата, — доносится с мест, — (непереводимое ситийское ругательство), а слон в посудной лавке.

Нашумели. А не следовало. Взбудоражили все секретные службы и отделы безопасности Конфедерации. Продемонстрировали с ненужной помпой «глушилку», которая на желаемое время делает невидимым для всяких средств наблюдения любое закрытое помещение. Теперь попробуй не внести ее в «общий котел».

Ситийские дипломаты неделю отбрехивались за закрытыми дверями так, что пар из ушей шел, и били себя в грудь в конфедеративных кулуарах, мол, не ведали, что творим. Я не я, и лошадь не моя. Самовольство низших чинов. Виновные будут наказаны. И больше ни в жисть. И не ногой. Вот-те-святой-истинный-крест-честное-ситийское-слово. Зуб даем на отсечение.

Ногт — глава ситийской военной хунты — зубами скрипел, вращал желваками на скулах и без суда и следствия отправил в расход всех непосредственно причастных. Попутно велел привести в состояние полной боеготовности десяток тяжелых крейсеров и лично позвонил премьер-министру Делихона и пострадавшей мадам Ковальской. Выразил сожаление, совершил ритуально-виртуальное выдирание волос и посыпание яйцеобразного черепа пеплом. Хорошо, что это был Делихон, у которого в дурацкой конституции прописан принцип ненападения. Верийцы бы уже стояли всем своим космофлотом в карантинной зоне Ситии. Плохо, что это была Ковальская. Она помнит все. Как слон. Или меланохламис. И с самым идиотским видом умеет делать идиотов из всех окружающих. Бомба замедленного действия. Мина с часовым механизмом.