Ирина Молчанова - Вампиры — дети падших ангелов. Танец кровавых ма­ков.

— Пожалуй, нам уже пора. — Талилу взмахнула альбомом. — До твоего отъезда платье будет готово, поверь, явившись в нем на любой прием, ты поставишь на колени петербургских модниц.

— Не сомневаюсь, — вымученно улыбнулась Анжелика.

Когда Морган проводил друзей и вернулся в гостиную, девушка с нарочитой веселостью спросила:

— Чем сегодня займемся?

Лицо его было мрачно, даже яркие васильковые глаза словно побледнели.

— Я хочу поработать, — ответил он. — Не будешь скучать?

— Займу себя чем-нибудь, — заверила Анжелика, боясь выдать, как рада его решению. Сейчас больше всего на свете ей хотелось побыть одной и разобраться в себе.

Морган наклонился с ней, чмокнул в губы и удалился.

Провожая взглядом его высокую широкоплечую фигуру, перед глазами возник другой образ, однажды изгнанный, но, как показало время, не похороненный.

Девушка поднялась по винтовой лесенке на второй этаж и, вместо того чтобы пойти в спальню, которую делила с Морганом, зашла в гостевую комнату, где не так давно чуть не соблазнила Лайонела.

Тогда она еще задавалась вопросом: что было бы, не зайди так не вовремя Йоро?

Анжелика села на постель и, откинувшись назад, закрыла глаза.

Если Лайонел заказал платья, это означало одно — с рыжей девчонкой до сих пор не покончено. Впрочем, он мог завести новую любовницу, но девушка была уверена, такой новостью Вик с ней бы непременно поделилась.

Заслышав шаги на лестнице, Анжелика вскочила и выбежала из комнаты. Не хотелось искать оправдание, что именно она там забыла.

Но, к ее облегчению, перед ней предстал не Морган, а Даймонд. Юноша, не поднимая на нее глаз, прошел мимо.

Девушка вздохнула и, бросив тоскливый взгляд в приоткрытую дверь гостевой спальни, двинулась по узкому коридорчику в комнату Моргана.

По обе стороны от огромной кровати с бархатным балдахином стояли обнаженные скульптуры мужчины и женщины, на полу лежал ковер, окна закрывали плотные портьеры. Потолок являл собой лепную картину корабля в шторм.

Девушка остановилась возле окна и чуть отодвинула занавеску.

На подъездной аллее, где в темноте выстроились друг перед другом белые скульптуры, никого не было.

Морган обычно трудился в подвале, обустроенном под мастерскую. И ужасно не любил, когда его отрывали от работы над скульптурами.

Анжелика вспоминала равнодушное лицо Даймонда, которого встретила минутой раньше, и вновь вздохнула.

С тех пор как заявил, что ненавидит ее, он не сказал ей и десяти слов. Все их общение свелось к «Да», «Нет» и его неизменному кивку на все ее указания. Первое время она убеждала себя, что он вновь пытается добиться внимания демонстративным безразличием. Думала, пообижается недолго, а потом все станет как прежде. Но проходил день за днем, а Даймонд, казалось, только отдалялся от нее, и пропасть между ними разрасталась все больше и больше. За каких-то несколько недель они стали друг другу словно чужие. И больше она не пыталась внушить себе, что ее это совсем не волнует. Волновало, еще как.

Даймонд был важной частью ее второй — бессмертной жизни, и даже при желании легко вычеркнуть его из памяти не получилось бы.

Множество раз девушка собиралась с ним поговорить, но в самый последний момент, когда он уже стоял перед ней, глядя в пол, пасовала и вместо слов: «Что происходит?» спрашивала о чем угодно: «Не звонил ли кто-нибудь?», «Свежая ли вода у цветов?», «Принесли ли почту?»

— Я скажу ему все, — пробормотала Анжелика, задумчиво глядя в потолок, — скажу, когда мы вернемся в Петербург.

При мысли о возращении в свою квартиру с видом на Дворцовую площадь, где она провела много ночей с Лайонелом, девушка взволнованно облизнула губы.

Нет, как ни старалась, она его не забыла.

Катя стояла возле зеленых железных ворот и ждала Лайонела. Ему неожиданно пришлось вернуться в дом за какой-то вещью. Золотистое авто было припарковано рядом, дверца со стороны водителя открыта. В голове звучала нескончаемая композиция Милия Балакирева «В Чехии» — многообразная в своей тональности. То тягуче-протяжная, наполненная грустью, то щемяще-легкая, то игриво-задорная, то неукротимо-страстная.

Девушка медленно повернулась, глядя на черную тонкую трубу на повороте, серый дымок, поднимающийся от нее, — и сделалось не по себе.

«Не думать», — приказала себе Катя.

Два дня она провела сидя дома, разбирая письма от родителей и рассматривая присланные ими фотографии. Их было четыре штуки. На первой мать сидела возле грядки с огурцами. На второй и третьей мама с отцом стояли возле их дачного деревянного домика. А на четвертой Жучка распласталась на траве возле шланга для поливки огорода и от жары свесила язык. В городе днем стояла страшная духота, воздух прогревался до тридцати пяти градусов. В доме беспрерывно работали кондиционеры.

Катя долго смотрела на фотокарточки, а потом в порыве скинула их вместе с письмами с кровати и, накрывшись покрывалом с головой, пролежала так несколько часов, пока к ней не зашел Лайонел.

Он не пытался ее ободрить или как-то утешить, заметил лишь: «Легче не станет, не жди».

Потом он ушел заниматься своими делами, а она вновь собрала фотографии, после чего написала ответное письмо, где сочинила, какая у нее прекрасная жизнь, как рада она, что переехала. Одна сплошная ложь, если не считать слов «Скучаю» и заверения: «Лайонел замечательный».

А так ли это?

Девушка вновь посмотрела на дым из трубы, на темные силуэты зданий за бетонной стеной, где происходил забой людей, и с тихим стоном зажмурилась. Ей показалось, что она слышит крики. Конечно, то была игра воображения, но до дрожи правдоподобная.

«Если он и замечательный, — подумала Катя, — то только не для тех несчастных, кто пойдет нам на корм».

Вдали раздались раскаты грома, небо после прошедшего пару часов назад ливня походило на глубокую-глубокую черную расщелину, на дне которой точно поблескивали серебряные монетки — звезды. Дул влажный порывистый ветерок, срывая с деревьев холодные капли и раздувая распущенные волосы девушки. После дневного зноя она не могла надышаться влажной ночной прохладой.

Из ворот вышел Лайонел, одетый в белоснежную рубашку и черные брюки. Орми летела чуть позади. Он приблизился к девушке и, на миг задержав взгляд там, где кончалась ее коротенькая темно-зеленая юбка, сказал:

— Можем ехать.

— А ты не знаешь, когда Вильям собирается привезти Олило? — спросила Катя, но ее вопрос потонул в реве приближающегося мотоцикла.

Молодой человек распахнул перед ней дверь, она села и успела лишь увидеть, как промчавшийся мимо «Харлей», окатил Лайонела из лужи.

Девушка испуганно ахнула, видя, как похолодели прозрачно-голубые глаза. Музыка затихла, как будто испугалась. А Орми, сидящая на дверце машины, закрыла мордочку крылом.