Елена Павлова - Золотой Лис

— Молодец! Только это уже потом. А сначала?

— А-а… Если деревня — попрошу проводить к старосте, а если город — в магистрат. Я помню, райя!

День тянулся… тянулся… Они шли… шли… И вышли к болоту. Лиса чуть не завыла от разочарования, но потом сообразила: нет, это просто поворот реки. Теперь другой берег был высоким, а на их берегу впадина. Просто надо обойти. Идти напрямик через болото Лиса не рискнула — как бы возвращаться не пришлось. Пошли краем. И оказалось, что поступили правильно: к ручью вышли неожиданно, настолько резкий был поворот русла. Берег опять поднялся, поверху тянулись колючие заросли малины и ежевики, к сожалению, уже без ягод. Осень. Вот, если бы летом… Спустились к воде. Здесь ожидала небольшая радость. Камни кончились, вдоль воды лежала довольно ровная полоса глины и песка. Идти стало легче, но Лисе становилось всё хуже, перед глазами всё плыло, голова кружилась всё сильнее. И с ночёвкой им не повезло. Ни камней, ни пещерки в берегу. И никакого лапника. По берегу рос начинающий желтеть лиственный лес. И ни одной ёлки в пределах видимости. Они прошли ещё немножко… и ещё немножко… бесполезно.

— Встанем здесь, — решила Лиса, останавливаясь у подножия трёх стволов ольхи, росших из одного корня. Вместо лапника безжалостно нарубила мечом подроста. Выкладывалась, не думая о последствиях. Какие там последствия! Это было всё, она прекрасно это осознавала.

— Птичка, девочка моя. Послушай внимательно, что я тебе скажу. Если я завтра не встану — не пытайся меня разбудить. Поешь и иди, поняла? Ты дойдёшь, ты молодец, ты всё уже умеешь! Рыбу поймала? Поймала. Костёр развела? Развела. И не забудь нарубить подстилку на ночь, а то тоже заболеешь и не сумеешь меня спасти. Поняла? — Птичка кивала. Она помнит, райя ей уже столько раз всё повторяла! — Пояс возьмёшь с собой, плащ тоже не оставляй, ты без него замёрзнешь. Смотри внимательно на берега. Если от берега отходит хорошая тропа — проверь, есть ли следы колёс или обуви. Если нету — это звериный водопой, не ходи по ней. Когда найдёшь жильё, не забудь завязки с ног снять, и хоть чуть-чуть себя в порядок привести, а то не поверят же, что ты дочь на-райе! Всё запомнила? Повтори!

Спать Птичке было очень тепло. Её райя была очень горячая. И утром не встала, как и говорила. Птичка собрала свою часть подстилки и завалила райю ветками — сама придумала! Так теплее! И ещё нарезала, и поверху уложила, чтобы стекало, если дождь пойдёт. И ольху попросила с райей силой поделиться — по чуть-чуть от каждой, они бы и не заметили. Но деревья были дикие, несговорчивые, и Птичке, скрепя сердце, пришлось им приказать. Тут, они, конечно, испугались и послушались, но им теперь будет плохо. Но райю жальче, чем эти упрямые деревья. Райя хорошая, а деревья эти совсем незнакомые. Одну рыбку Птичка оставила райе — вдруг проснётся, две съела, и побежала вдоль ручья, распевая бесконечную песенку о глупом гоблине, которой её научила её райя:

Без райи можно было двигаться гораздо быстрей! А лес, пронизанный солнцем — такой замечательный! И вот эти вот летают, блестящие — а, стрекозки! И запах! Такого в парках и садах не бывает — так райя сказала! Пахнет мхом и смолой, и от ручья — тинкой, и… и… дымом! Да, а вот и тропа! А вот следы — всё как райя говорила! Она всегда правильно говорит, её райя! Только надо её скорей спасти, а то она… умрёт, её райя. Быстрей надо, быстрей!

Во второй половине дня Птичка нашла тропу со следами колёс и побежала по ней. Птичка торопилась, Птичка летела! Ножки в жалких опорках, оставшихся от нарядных атласных туфелек, мелькали над тропой с невообразимой для человека скоростью. Только бы успеть, только бы успеть! Ну, конечно, она всё забыла!

Из леса по тропе на деревенскую улицу выскочило косматое существо с полубезумным взглядом. О том, что это не взбесившееся животное, говорили только нелепо намотанные на тело тряпки, меньше всего напоминавшие хорошенькое домашнее платьице. Вцепившись мёртвой хваткой в первого попавшегося мужика, чудовище пронзительно завопило: «Дайте мне печать, там райя моя Мелисса помрёт сейчас!» — и заревело. Мужик в панике отпихивался и осенял себя серпом. Существо село прямо в пыль на дороге и, продолжая горько плакать, повторяло: «Райя… Печать!» Вокруг с опаской собрались деревенские. Пахло существо странно — костровым, не домашним дымом, рыбой и цветами. Наконец позвали старосту. Он, мужик бывалый, сразу признал эльфийскую барышню, бормотания её не разобрал и решил, что её ограбили. Так и вышло, что вместо Детей Жнеца вызвана была Рука Короны на ограбление несчастной на-райе злобными бандитами.

От огромных чёрных Зверей, мягкими тенями выскальзывающих из портала, сельчане прыснули в стороны стайкой воробьёв. Смотрели из-за заборов, затаив дыхание, старались запомнить всё-всё, чтобы потом ещё долго в разговорах на ярмарках небрежно упоминать: «да вот в аккурат, когда Звери-то к нам приходили…», и чувствовать себя бывалыми и значительными.

Хмурый Большой-полукровка выдал старосте печать взамен использованной и подошёл к ревущему в пыли чучелу. Эльфёныш, ребёнок совсем, сразу понял он, и аж зубами скрипнул. Бандиты, одно слово! Как же он ненавидел эту человеческую шваль! Детей, суки, ловят! Да ещё и эльфийских, да ещё и девчонок! Они же… Блин! Они же совсем беспомощные, хуже человеческих! Он-то знает, как на-райе своих дочерей воспитывают, дома навидался! Сто лет с мачехой ругался из-за сестрёнки! Ну и что, что мать другая — отец-то один, всё равно — сестра! Так, благодаря ему, она хоть драться умеет, если что — отобьётся. А эту, видать, научить было некому. Серпа Жнецова на этих бандитов нет! Как поизмывались! Вон, вся грязная, в царапинах, одета не пойми во что, бедная! Как ещё сбежать-то сумела? Повезло! Или помогли?

— Где? — грозно сопя, спросил Большой, имея в виду бандитское гнездо.

— Там! — хлюпнула Птичка, имея в виду место, где осталась Лиса.

— Дорогу покажешь? — Птичка мелко закивала.

— Поехали!

Вот так и получилось, что ложь стала правдой.

— Я абсолютно точно знала, что умираю, но, знаете, почему-то никаких эмоций по этому поводу не испытывала. И ни по какому другому тоже. Как будто наблюдала со стороны. Так стало хорошо, спокойно, и не болело уже ничего. И за тебя я не волновалась совершенно, — кивнула Лиса Птичке. — Собственно, я сделала всё, что могла — и всё, аут. А потом очень удивилась, что я жива и в ящике лежу. Не ждала, чесслово. Ну вот. Объяснили мне, чего-куда-зачем, иду я по коридору, вдруг слышу — такой знакомый рёв! Тут дверь ка-ак распахнулась, и ты меня прямо забодала! Прямо в живот головой — и ревёшь, как корова недоенная! Я тебя спрашивать — а ты: «Меня мама голимой называе-ет! Я ей не нужна-а!» Ребята! — покрутила Лиса головой. — Я так озверела! Вы не представляете! — Ребята переглянулись. Представлять себе озверевшую Лису никому не хотелось. Как-то раз видели, спасибо, хватит! — Я-то думала, что ты давно дома, и всё нормально, а тут… Блин! Я и зашла. Сидят три Дочери и фифа эдакая. Ты вот говорил, что вам красивые вещи жизненно необходимы, — повернулась Лиса к Квали. — Так вот на этой их навешано было — как ходить-то могла? Только что в носу серьга не торчала! И рожа ки-ислая такая! Здрассте, говорю, благословенные! Позволите поучаствовать в избиении младенцев? А ты не поняла, — ухмыльнулась Лиса Птичке, — напыжилась и говоришь: «Райя, ты их уж не бей! Им же больно будет!» — Птичка захихикала. — Ага. А фифа эта, матушка твоя и говорит, прямо лебедь умирающий: «Так это и есть та, якобы, Видящая, которая пытается подсунуть мне этого голема?» Я обалдела так слегка, говорю, райя! Опомнитесь! У вашей дочери был контакт с Тенью, чудом кормлецом не стала, какой, к дроу в гору, голем? Моя дочь, говорит, была прекрасно воспитана и образована, и могла исполнять более двух тысяч романсов и баллад, а не срамные песенки про Мать Перелеску и гоблинов без штанов! — Гром хрюкнул, Птичка покраснела и, засмеявшись, спряталась за спину эльфа, а Роган очень оживился: