Елена Павлова - Золотой Лис

— Это которая «Страховидно — как не стыдно»? А мы тоже пели!

— Ага, та самая. А ругается, говорит, ваше изделие, как пьяный лепрекон! Даже голем может вести себя прилично, но каков мастер — таков и результат! — Квали счастливо заржал и прижал к себе совсем смутившуюся Птичку. — Вам смешно, а меня аж затрясло! На-райе, вежливо так говорю, вы хотите сказать, что этот ребенок вам не нужен? Она только фыркнула. Ну, думаю, погоди, сейчас я тебя напугаю! Попросила у Дочерей три листа бумаги, составила «Отказ» по полной форме и ей подсовываю: «Не соблаговолите ли подписать, благословенная?» Я уж не знаю, что эта дура пыталась своим спектаклем выдурить, ведь понятно же — поиск имени по крови — и всем всё ясно!

— Королевскую пенсию она выдурить пыталась, — поморщился Квали. — В лучшем случае.

— Всё гораздо хуже, ребятки, — вздохнул Роган. — Если бы ей удалось доказать, что Птичка — бесхозный голем, ты, девочка, считалась бы уже не её ребёнком, а её собственностью. Со всеми вытекающими последствиями. — Птичка испуганно прижалась к Квали.

— Ох и ни фига себе! — охнула Лиса. — Да-а, обходит тебя Жнец, — кивнула она Птичке. — Ну вот. О чём это я? А, да, эта фифа берёт и подписывает! Знаете, она, видимо, откуда-то знала, что у меня диплом не получен, вот мы с ней и забодались — кто кого переблефует! Я-то её напугать хотела, чтобы она Птичку гнобить перестала, а вот чего она упёрлась — честно говоря, не знаю. Доказать, что я самозванка? Не знаю. В общем, и палец мне подставила под мою печать, и всё с улыбочкой этакой. А я — что ж, блефовать, так до конца! И все три экземпляра пропечатала! Ребята, я, чесслово, просто напугать её хотела! Думала — вот щёлкнет что-нибудь у неё в голове-то, когда печать на бумагу ляжет! А печать-то и сработала! Вот уж тут у всех щёлкнуло — будь здоров! У Дочерей глаза, как тарелки, фифа аж икнула, а ты успокоилась сразу, и говоришь: «Райя! Пойдём, хоть рыбки наловим, а то есть хочется!» — Лиса захохотала. — Ну, в общем, ушли мы вдвоём. Сходили, поели в столовой, документы оформили, я уже и уходить собралась. Тут-то ты мне истерику и закатила! Я-то думала — тебя на удочерение отдадут каким-нибудь бездетным на-райе, есть такие. А ты — ни в какую! Уж и Дочери тебя уговаривали, и старшая смены прибежала, и психолога детского притащили — не помнишь, нет? — Птичка помотала головой. — Ты за меня мёртвой хваткой держалась, а их ногами отпинывала, очень ловко, кстати! И орала, Жнец Великий, как ты орала! А главное — ЧТО ты орала! Вот всё, что у меня вылетало, когда я падала — ты ВСЁ запомнила, даже интонации мои были, я себя, как в зеркале, увидела! И всё чистым, звонким эльфийским сопрано, с отличной дикцией! Если ты дома так же излагала, знаешь… У всех на-райе, наверно, уши в ленточки поразвились! — Гром хрюкнул в кружку, подавился, Роган принялся стучать ему по спине. — Смейтесь, смейтесь, мне тогда весело не было! Ни работы, ни жилья, и ты орёшь. А потом думаю — значит, судьба. Как мне тебя Жнец вручил, так, значит, и будет. И удочерила. Денег нам накидали — мама моя! Сначала счёт открыть предлагали, но я не понимала же в этом ничего, да и сейчас не особо, взяла наличными. Ушли мы с тобой порталом на Базар, оделись в какой-то лавочке, потом в ближайший магистрат пошли. Там говорят: «Вам куда?» А я и думаю — а фиг знает, последнее время как Жнец за руку ведёт, пусть он и решает! И, закрыв глаза, ткнула пальцем в карту. И попали мы сюда. А тут прямо перед входом очутились, и написано: продаётся. Ну, и купили. Так и живём. Вот так вот!

— Да-а — протянул Роган. — Это уметь надо! Вот ведь лепишь одну глупость на другую, а в результате что-то ведь получается толковое! Никак не пойму: ты дура с уклоном в гениальность или умна до идиотизма?

— Я упрямая, Роган, — поведала Лиса великую тайну. Роган собирался ещё что-то сказать, но зашевелился Гром.

— Ты, это вот… Ты мне вот что скажи. Ты мне про Дона скажи.

— Он рассыпался, Гром, — кивнула Лиса. — Ничего не осталось, даже уголька ни одного не лежало. Всё в пепел.

— Не-е, ты погоди. Ты вот скажи: там солнце было?

— Нет, пасмурно было, я всё время боялась, что дождь пойдёт.

— А серебро?

— Да какое серебро, ты сдурел? — опешила Лиса. — Не было там серебра! Откуда?

— А положила ты его на сырую мягкую землю, ага? И ещё и крови дала? Так ты говорила?

— Ну… да… — пожала плечами Лиса. — А… и что?

— Да вот, видишь, какая штука, жив он, да, — спокойно, даже буднично как-то заявил Гром и опять уткнулся в кружку.

— Гром… — Лиса с помертвевшим лицом крепко взялась за край стола. Гром со вздохом отставил кружку.

— Ну, видишь, какая штука, не рассыпался он, а закопался. Ты ему крови дала, он и смог, да. А теперь лежать будет, пока целым не станет. Ну, понимаешь — мать сыра земля, — сказал он так, будто это объясняло всё. — Лежать там будет. Долго. Потом восстанет, да.

— И он там… восемь лет… — Лиса поднялась, будто собираясь немедленно бежать туда, где под слоем речного песка и ила лежит Донни, но тут и ей настала пора грохнуться в заурядный бабский обморок. Впрочем, совсем уж не упала — Квали подхватил, усадил, Роган засуетился, Птичка захлопотала…

— Сколько? — первое, что спросила Лиса, придя в себя.

— Чего? — удивился Гром. Именно на него требовательно смотрела Лиса.

— Ты сказал — долго лежать будет. Сколько, Громила?

— Ну так… лет пятьсот, — пожал плечами Гром. — А потом восстанет, и грохнут его тут же. Насовсем уже, да, — и, увидев напряженные взгляды всей компании, счёл за лучшее объяснить: — Встанет-то он диким уже! Без крови слишком долго, вот крышу-то ему и снесёт. Охотиться начнёт, выпивать до смерти — вот и грохнут его. Он и сейчас уже может… того… этого… — очень наглядно изобразил он Донни, который «того».

— А… в Госпиталь? — не сдалась Лиса.

— Не-е, ящик его растворит просто, — пообещал добрый Гром. — Слишком, как это, разрушений много, да. Вот разве что самим попробовать… Но, видишь, какая штука: это тихо надо, без шуму. Нельзя вампиров из земли поднимать, запрет есть на это. Дикий же! Вдруг упустим! Съест кого…

Совещание преступной группировки, собирающейся начхать на Закон Короны, затянулось далеко за полночь. И Присяга не покарала злоумышленников — на саму Корону никто не посягал, никаких признаков предательства хитроумное заклятие не почувствовало. А чем могло грозить Короне спасение Донни дэ Мириона, которому Принц-на-Троне приходился сыном во Жнеце — этого Присяга ощутить не могла. Не предусмотрены были в ней такие тонкости. Выехать решили через день — суток должно было хватить на приготовления.

— Дэки, детка, здравствуй, милый! — жеманство явно было неумелым и наигранным, но очень старательно изображалось.