Юрий Гаврюченков - Работорговцы

Когда на постоялый двор заглянул ражий ратник в синем бушлате с воротником медвежьего меха, удача улыбнулась отряду: Щавель вышел до ветру и застал чужака беседующим с хозяином.

— Кто таков? — Щавель терпеливо дождался, когда незнакомец сядет на коня и отъедет. Длинный топорик на поясе и два дрота в седельной кобуре свидетельствовали, что ратник при исполнении.

— На постой просился. К Ивану его направил, поддержу коллеге бизнес, — улыбнулся хозяин.

— Отчего же у себя не приютил?

— Так места закончились. Он не один, там десятка приехала, а этот чисто поинтересоваться завернул.

— Чей он? — известие об оружных ратниках диковинного вида, разъезжающих по соседству, заставило насторожиться.

— С Селигера, — выдал хозяин. — Редкие гости у нас.

Щавель поспешил в трапезную, где вовсю гудели, знаками подманил Карпа, Сверчка и Лузгу.

— Не спать, — приказал он и посмотрел на старшего ратников. — Выстави фишку. Здесь шарится десятка бойцов с Селигера, возможно, не одна. Доложить расход личного состава.

— Мои на месте, — пробасил караванщик.

— Шестерых в город отпустил, от Фёдора тройку и своих, не более трети, согласно Устава, — отрапортовал Сверчок.

— А твои куда-то с бардом слиняли, хрен знает куда, — криво усмехнулся Лузга.

«Совсем расслабились, — подумал Щавель. — Чувствуем себя как дома, забывая, что в гостях. Теперь жди беды».

— Добро, — словно льдину в колодец кинул он и обратился к Карпу: — Пошли человека коней проверить. Да пусть задним ходом выйдет, не через главный. Осмотрится на месте и сразу назад, если что.

— Чуешь нехорошее? — спросил Карп.

— Есть маленько.

Сверчок уже был возле стола ратников. Шепнул двоим из своей десятки, дружинники скрылись за дверью. Разговоры в трапезной стали утихать.

Сопровождаемый Лузгой с коптилкою, Щавель поднялся в свою комнату, взял с постели налуч, распустил шнурок, вытащил лук, нацепил тетиву.

— С Селигера… Мутное дело, — Лузга приоткрыл окно, по-волчьи цепко окинул взором тёмную улицу, прислушался, но ничего не увидел и не услышал. — Ну, чего кумекаешь?

— То, что у нас бардак. Треть людей чёрт знает где, — Щавель запихнул в чехол лук, завязывать не стал, закинул на плечо колчан. — Оружие проверь.

— В порядке, — огрызнулся Лузга, но тут же достал из котомки обрез, переломил, одобрительно кивнул и вернул в исходное.

Щавель на короткое время высунулся в окно. Полная луна просвечивала в прореху облаков, но звёзд не виднелось. На конюшне перестукивали копытами сонные лошади, доносило оттуда навозом, с сеновала пёрло сладковатой соломенной прелью, а из курятника тянуло кисловатым гуано, сморкался ратник на фишке, от стены пахло гнилью. «Высоко, не залезут, цепляться не за что, — отметил Щавель и закрыл рамы. — Может, я зря паникую? Или не зря? Что-то много из Озёрного Края стали тут шариться, Едропумед с Селигера, бойцы с Селигера. Или совпадение?»

Движимый наитием, старый лучник вытянул из-под кровати сидор, наощупь извлёк мешочек с Хранителем, сунул за пазуху. Пнул сидор взад и решительно направился прочь, Лузга едва поспевал за ним.

«Жёлудь-то чего потащился на ночь глядя? — тревожно билось отцовское сердце. — Куда сманил парней проклятый комедиант?»

— Держитесь меня, — Филипп запалил свечу дорогой басурманской зажигалкой и, крадучись, словно мышь, спустился по осклизлым ступеням в гробницу.

Узилище союзницы прадо располагалось в священной рощице вековых берёз и осталось бы при других условиях незамеченным, если бы настырный гид не привёл к самому порогу. Приземистый склеп из дикого камня давно порос мхом, но крашеная кованая оградка, которой он был обнесён, указывала, что объект находится под охраной государства.

— Дело верное, ребята, — страстно уверял Филипп, — сработаем быстро, никто не заметит. Зайдём, выйдем, закроем, будто всё так и было. Погребли Бандурину с её аксессуарами, однако столь в ней оказалось эффективности, что показываются эти сокровища только раз в году. Эта ночь — сегодня. Никому ещё не удавалось их взять, потому что редки на свете сведущие люди и страшно далеки они от народа. Я сам прознал секрет сравнительно недавно от одного дряхлого деда из Померани. Сам он уже на ладан дышит, слишком стар для похода за сокровищами. Я пил и пел, как заведённый, и так уважил почтенного балладами, что он расчувствовался и поведал мне тайну.

— Нас-то зачем позвал? — резонно вопросил Михан.

— Одному не справиться, надо плиты тяжёлые ворочать, — признался Филипп. — И с вами проще, чем с ратниками. Вы парни молодые, службой в дружине не испорченные, так что найденное не отберёте. Поделим между собой поровну. Если вы бахвалиться не начнёте, никто и не прознает. Вещей у Даздрапермы Бандуриной немного, лишь то, что она несла. Трое спокойно спрячут на себе. Ну, вперёд, на дело?

От речей таких, сказанных подле укрывища, парни пришли в смущение. Неловко было отказываться, вроде как получалось, что обманули доверие.

— Была ни была! — отважился охочий до приключений Михан, у которого ростовщические закрома разожгли молодекую алчность до всего и вся. — Идёшь, мой кислый друг?

— Иду, — Жёлудь хотел только одного, чтобы Михан отгнил с расспросами о походе на больничку. Молодой лучник страсть как боялся проболтаться о спрятанном там золоте.

Железная дверь была заперта на висячий замок, но Филипп, повозившись, отпер его. Парни сошли в гробницу, принюхиваясь к сырости изъеденного мхом камня и, к своему удивлению, не обнаруживая намёка на могильный тлен. Лестница была короткой. Пол располагался примерно на половине роста ниже уровня земли, само же помещение оказалось размером как поставленные бок о бок четыре телеги. В центре стояла низенькая каменная домовина — аккурат, чтобы поместить в неё невысокого толстого человека.

— Цела-целёхонька, — бард озарил мятущимся светом гробницу, изучил и остался доволен. — Пора начинать.

Крышка гранитного саркофага была закреплена по углам глубоко ввинченными бронзовыми болтами. Шляпка одного осталась залита сургучом, но с остальных чьи-то шаловливые рученьки успели сбить пломбы. По лужицам сургуча заметно было, что сбивали и подновляли пломбы не единожды. Бард выудил из-за пазухи отвёртку и начал орудовать, пыхтя от натуги — за долгие годы резьба прикипела. Время шло, прилепленная к крышке свеча таяла.

— Есть! — Филипп выкрутил винт с палец толщиной длиною в локоть. — Давай-ка ты.

Михан поплевал на ладони и азартно приступил к работе. Бард выудил из кармана пяток слипшихся огарков, где-то по случаю скоммуниженных, пересадил на них огонёк догоревшей свечи, прилепил к саркофагу.