Юрий Гаврюченков - Работорговцы

— Довольно! — молоток уже взлетал и опускался, но мальчонку было не заткнуть. — Подсудимый лишается слова. Стража! Заткни ему рот.

Слова злодея расшевелили толпу. Пришедшие поглазеть на суд проникались словами обвиняемого, осознавали, смотрели на себя со стороны. Отчего хотелось не только предаться утешительному шоппингу, но и пойти в ближайший кабак накатить.

Улавливая настроение масс, ведущий стал сворачивать представление.

— Воровство интеллектуальной собственности делает книжный бизнес убыточным, — заявил судья, дождавшись, когда малолетнему агитатору забьют в рот деревянный кляп. — Если производителям интеллектуального продукта не будут платить, они не напишут новых книг, а пойдут в золотари или в плотники. Значит, не будет просвещения и мир погрузится во тьму невежества. Управлять покорным стадом опущенного до скотского состояния народа будут манагеры, засылающие к нам книжных пиратов. Учитывая особую тяжесть злого умысла, сопряжённую с цинизмом и невыносимой жестокостью далеко идущих планов управленческого характера, я приговариваю сталкера Шкета за грабёж и книжное пиратство к черенкованию. Приговор привести в исполнение немедленно!

С мальчонки содрали штаны, подтащили к пыточным козлам, прикрутили вязками в позе толераста. Палач примерил на глазок и выбрал на стойке подходящий по размеру кол, в котором угадывался черенок от лопаты.

Шприц купили в аптеке. Новенький, шведского производства, он был разобран на части, бережно обёрнутые в вощёную бумагу, и хранился в жестяной коробочке, переложенный ватой. Предусмотрительные шведы укомплектовали его тремя иглами разной длины и диаметра. В аптеке получилось дешевле, чем с рук, где допиндецовые шприцы из поцарапанной мутной пластмассы предлагались по цене здорового раба.

— Дело сделано, — Щавель уложил покупку в сидор. — Забираем Филиппа, и ну его к бесу этот базар.

Жёлудь был полностью согласен. Голова опухла от мельтешения толпы, нечеловеческих рож мутантов и куда более жутких обитателей Бутово. Циклопы, манагеры, и прочие недобитые жертвы радиации наподобие трёхсотпятидесятилетнего мальчика вызывали у лесного парня душевное отравление почище, чем от разглядывания журналов для эльфийских девочек «Космополит».

Филиппа нашли в рядах, под неусыпным надзором Ивашки и Петра. Бард с печатью 666 на челе более не стоял с зарядниками навытяжку, а слонялся, прицениваясь к древнему дрэку. Заприметив Щавеля, ринулся к нему с хмельным энтузиазмом.

— Сделал? — спросил Щавель.

— В лучшем виде! Сдал кольцо и обе фигнюшки.

— Деньги, — потребовал командир.

Филипп выудил туго набитый кошель и заметно расстроился, из чего Щавель сделал вывод, что бард не закрысил. Не от великой честности, конечно, а по боязни.

— Зашёл в бар, подваливаю к осетину, — Филипп быстро осваивался на новом месте и тараторил как со старым знакомым. — Так и так, говорю, Сан Иналыч, люди с рынка подсказали к тебе обратиться. Сам-то я в Москве первый день, не знаю ничего. Зашёл поинтересоваться чё почём. Показывай, говорит, что там у тебя. Я хабар вывалил. Из склепа Бандуриной в Лихославле, сам брал с товарищами. Рассказал, как было дело. У него аж руки затряслись. Никому не болтай, говорит, тут всюду жульё, обманут, никому верить нельзя, мне можно. Говорю я ему: а я чё, я ничё, моё дело предложить товар на рынок. Сан Иналыч цену сразу дал хорошую, я ему хабар скинул. В Москве, спрашивает, остановились? Не, говорю, за Мкадом, в «Балчуг-Немчиновке», братва опасается в город лезть. Посмеялись да разошлись. Договорились, что завтра принесу остальное.

— Договор дороже денег, — улыбнулся Щавель так, что у Филиппа душа ушла в пятки. — Смотри, не обмани Инал Саныча.

— В Москве толсто троллят, да худо едят, — злобно пробормотал бард, когда понял, что над ним пошутили.

Заполночный постоялый двор был насыщен тяжёлой вонью немытых странников, миазмами, исторгаемыми постояльцами из четырёх отверстий, храпом, сопением, зубовным скрежетом и кряхтением полатей под ворочающимися в дурном сне телами.

В козырном углу под разнобожными образами желтела дежурная лампадка. Её убогое мерцание почти не разгоняло тьму, но Щавель углядел, как завеса на входе приоткрылась. В спальню проскользнула тень. Ни шарканья подошв, ни скрипа половиц — незримый пришелец двигался вдоль лежака и вглядывался в лица, он превосходно видел в темноте. Щавель закрыл глаза, притворяясь спящим. Скорее щекой почувствовал тепло, чем услышал приближение сталкера. Тепло отдалилось — крадун переместился к Филиппу. Щавель учуял его запах, сталкер ужинал манкой на молоке и белым хлебом. Приоткрыв глаз, Щавель различил склонившуюся над бардом тень, ловкие пальцы шарили по карманам. Затем рука нежно приподняла голову Филиппа, другая потянула сидор.

В ту же секунду нож Понтуса Хольмберга прибил её к доске. Сталкер рванулся и пронзительно закричал, но Щавель навалился на навершие и несколько раз ударил кулаком в живот.

— Вор! Я поймал вора! — громогласно возвестил он.

Сталкер согнулся, потеряв дыхание, присел, но клинок прочно держал его, приколотив к полатям, как злой ребёнок пришпиливает иголкой жука.

Вокруг всё зашевелилось, рыпнулся придавленный Филипп, шустро выбрался из-под Щавеля — сказывался опыт кабацких потасовок. Мужики повскакали, кто-то запалил свечку.

— Я поймал крадуна! — повторил Щавель.

Постояльцы обступили вора, принесли огня. Сталкер оказался тонкокостным, стриженным под горшок мужиком с гладко выбритым лицом и непомерно большими, чуть навыкате глазами никтолопа.

— Здравствуй, Лелюд, — сказал Щавель.

Лелюд молчал всю дорогу. Его везли поперёк седла связанным по рукам и ногам. На привале проверяли верёвки и всякий раз находили узлы распущенными. Если бы не следили в оба, проклятый сталкер давно бы утёк.

Покинув «Балчуг-Немчиновку» до зари, к вечеру лазутчики добрался до базы, где были с ликованием встречены заскучавшей дружиной.

— Ты, старый, хватки не теряешь! — Лузга залихватски тряхнул зеленоватым гребнём, который отрос за время странствий и обрёл привычку заваливаться на бок, высморкался в кулак, подмолодил ирокез, прошёлся вокруг пленника, пнул его под рёбра, но без злобы, а для порядку. — Где такое существо добыл?

— Где, где? В Москве. Привёз тебе для украшения досуга.

— Благодарю. Не по мне такие гостинцы. Пусть их собачка Жучка дрючит или, как его, нашего Тавота друг, отмороженный Удав…