Юрий Гаврюченков - Работорговцы

Щавель был готов к тому, что как есть Москве не скажут никогда. Скажут неоднозначно. Не потому что сами не понимают, а потому что не хотят нести ответственности за сказанное. Старый лучник успокоил пленника:

— Я тебя не убью. Отпущу, когда покажешь трубное метро.

— Трубное метро? — немедленно переспросил манагер.

— Да. Где труба.

— Какая труба.

— Подземельная труба, — терпеливо уточнил Щавель.

От непонимания и возникающего при этом страха манагера снова начало крючить неодолимой силой, и только крепкие руки ратников удержали его.

— Трубное метро, — повторил командир.

Манагер задумался.

— А, метро Трубная! — с заметным восторгом неожиданно нашедшего выход динамичного оптимиста воскликнул он.

— Я знал, что москвичи тормоза, но чтоб настолько… — брезгливо вымолвил Коготь.

— Они всегда говорят правдиво, но всё-таки немного неточно и от этой неточности ускользает смысл, — пояснил Щавель, стараясь максимально смягчить тон, чтобы не столько разъяснить Когтю, сколько успокоить пленника. — Проведёшь нас ко входу в метро Трубное?

— Вы меня точно отпустите?

— Я тебя точно отпущу.

Манагер повёл новгородских диверсантов закоулками, чем дальше, тем лучше сохранившихся с допиндецовых времён. Начались кирпичные дома. Асфальт был затянут мхом, пружинящим и жёстким как китайский ковёр. Мох гасил топот, ратники прошли словно тени. Впереди, через улицу, развиднелся широченный амбар, оказавшийся совершенно не к месту в жилом квартале. Это была Трубная. Амбар закрывал ход в яму метрополитена.

Далеко справа и чуть позади разлилась бледно-зелёная вспышка на полнеба. Протяжный вой, нестерпимо тоскливый, словно пытуемый механизм обрёл разум и осознал, что у него погибла душа, донёсся с территории Статора. Тибурон предупреждал, что там не всё чисто. Воины застыли, притих даже манагер, и только Щавель, который не отрывал глаз от амбара, углядел при отсвете, что наружной охраны нет.

Он похлопал по плечу ратника, держащего пленника за одежду.

— Свободен, — объявил он манагеру. — Отпуская как обещал.

Не веря в удачу, двуногая погань протиснулась между брезгливо посторонившимися дружинниками и дала дёру по проулку, откуда пришла. У парня внутри всё перевернулось при виде удаляющейся твари. Щавель уловил настроение сына и равнодушно спросил:

— Дашь ему уйти?

— Спрашиваешь, батя! — расплылся в улыбке Жёлудь, поднимая дальнобойный греческий лук.

Станцию окружили, чтобы ни одна сволочь не утекла и не подняла тревогу. Щавель деловито постучал кованым кольцом по калитке, врезанной в массивные ворота амбара.

Пришлось обождать. Щавель постучал снова. В амбаре что-то упало. Покатилось. Торопливо простучали шаги.

— Пароль! — крикнул напуганный подросток.

— Проклятый сталинский режим.

Изнутри калитки приоткрылось зарешёченное оконце. Тень от амбара падала на Щавеля и страж ничего не разглядел в угольном мраке.

— Спишь? — поторопил его Щавель. — Отзыв не слышу!

— Так победим! — выкрикнул подросток и поспешил отодвинуть засов, чтобы старший не ругался.

Дверца приоткрылась, и в ту же секунду стоящий у стены Ёрш рванул её на себя. Щавель прыгнул, выбрасывая вперёд ногу. Каблук утонул в чём-то мягком. Упало тело, загрохотали доски, десятка Скворца втянулась в проём.

Амбар освещала в дальнем углу у топчана лампа-коптилка, которая больше не светила. А коптила, поэтому у входа ничего не было видно. Дружинники однако нашли цель и замолотили булавами. Враг не вскрикнул.

Запалили принесённые факелы, стали осматривать захваченный объект.

Пустой и гулкий амбар не представлял из себя ничего интересного, но посерёдке торчала будка, сколоченная из старого горбыля. Жёлудь отворил дверь. Деревянные ступени наклонной лестницы уводили в глубокую пропасть, кое-как озарённую прикрученными к стене коптилками, и терялись в бездне.

Десятка Фомы зашла в амбар, заперлись изнутри. Ратники дивились на труп стража, проникались уважением к Сверчку, отбившему атаку этих уродов, и воеводе Хвату, чья вера некогда одолела чары злокознённого шамана.

Убитый был отроком, но таким, что сразу обрадуешься прерванному развитию его из личинки во взрослого человека. Широкоплечий, с длинными руками-грабками, голову он имел овальную, словно дыня. Под высоким лбом размещались квадратно-гнездовым методом узенькие глазки и крупные ноздри какого-то совершенно поросячьего носа. Из пасти до ушей торчали огромные зубы. Судя по размеру челюстей, украденного мальчика приёмами кощунственной магии превращали в солдата, но недопревратили. Дневальный был одет в белую рубашку и чёрные портки до колен, укороченные, должно быть, с целью экономии материи, ибо не находилось иных доводов при взгляде на это убожество. На шее был повязан красный галстук, но не такой как у манагера, а в форме косынки, с торчащими в разные стороны концами впереди и треугольником ткани сзади. Если бы здесь присутствовал Тибурон, он сказал бы, что так и должен выглядеть юный ленинец и, возможно, назвал его имя.

И ещё все ратники поняли, что внизу столкнутся с такими же, если не взрослыми особями.

Жёлудь остался равнодушен к пугающему облику юного ленинца, а занялся лежбищем дневального с топчаном, тумбочкой и ночным горшком поодаль. На тумбочке он увидел новенькую книгу в цветастом переплёте «Новые приключения Маркса и Энгельса» и немедленно сунул её в котомку.

— Давайте, встали, — услышав повелительный голос отца, Жёлудь поспешил занять место в строю. — Разобрались!

Щавель в последний раз оглядел всех воинов вместе, сказал веско:

— Вы это видели, и я это видел. Вот такие бездны раскрываются перед входом в метро. Улыбаться нечему, впереди Москва. Это может быть страшнее всего, что мы видели до сих пор. Но мы пойдём дальше и выполним задачу. Не ссать и не бояться! У силы есть только одно право — гнобить тех, кто ниже ростом, — Щавель прошёлся вдоль строя, размеренно вдалбливая в головы древнейшую заповедь предков: — Всех, кто меньше и слабей, не раздумывая, бей. Справа в колонну по одному за мной шагом марш!

Командир первым шагнул по лестнице в чёрный зев наклонной шахты. Широкие — двое разойдутся — ступени тянулись вдоль правой стены, из которой торчали железяки с коптилкой. По левой стороне были прочные перила с затёртым поручнем. Пространство за перилами зашили досками, но по гулкому эху чувствовалась пустота внизу. Под отрядом снаряженных ратников лестница скрипела и раскачивалась, таиться бесполезно. Щавель выслал головной дозор с огнестрелом и факелом, сам приготовил лук. «Делать, так по большому», — он потянул тетиву, зажав стрелу между средним и указательным пальцами. Только сейчас пришло осознание, что первый длинный этап с угрозой спалиться пройден и начался короткий, с гарантированным палевом. Теперь уж точно нырнули с головой в дерьмо, на что намекала закопчённая кишка тоннеля, и выход из этой клоаки находился явно не там, где вход, а, значит, придётся её пройти целиком, если хочешь выбраться на поверхность.