Дэниел Абрахам - Война среди осени

— Восемь лет. Уже целых восемь. Мне не понравилось, как начали вести дела в Актоне. Так я выразил свое недовольство.

— Уверен, в Актоне поняли, кого потеряли.

— Вряд ли. Но ведь я не для них старался.

Баласар хмыкнул.

— Казалось бы, мудрое решение. Однако восемь лет в такой глуши — странный выбор для умного человека.

Верховный страж пожал плечами.

— Не более странный, чем поход в пустоши, — ответил он и после паузы добавил: — Я слышал, там еще бродят андаты.

— Нет, — покачал головой Баласар. — Там другие беды. Последствия того, что они натворили. Есть места, где тебя убивает сам воздух — один раз вдохнешь, и все в порядке, а на второй чувствуешь, будто что-то вползает в легкие. Есть места, где земля тонкая, как яичная скорлупа, а под ней лежит бездонный провал. Есть живые твари. Те, которых создал андат, или же их отродья. Сами призраки всегда уходят вместе с хозяевами. Такова их природа.

Баласар взял оливку, обсосал мякоть и выплюнул косточку. В шуме ветра ему на миг почудились голоса. Голоса тех, чьими жизнями он пожертвовал. Они верили ему. Пошли за ним, зная, куда он их ведет. Коул и Юстин выжили. От Малыша Отта, Бэса, Маярсина, Ларана, Келлема и дюжины других теперь остались только воспоминания и кости. Из-за него. Баласар тряхнул головой, отгоняя эту мысль, и ветер снова стал просто ветром.

— Простите, генерал, но я не отважился бы на ваш подвиг даже за все золото мира, — признался страж.

— Так было нужно, — ответил Баласар, и по его тону стало ясно, что разговор окончен.

Добраться до побережья оказалось легче, чем они думали. Втроем путешествовать было быстрее, и если дорога из Лотона до башни заняла шестнадцать дней, то на обратный путь потребовалось всего десять. Мертвое однообразие восточных пустошей сменилось мягкими перекатами холмов. Жесткая, выжженная солнцем растительность уступила место голубовато-зеленой, точно холодный океан, траве, которая легкими волнами зыбилась под ветром. Вдоль обочин потянулись фермы. Мельницы качали широкими крыльями, ловя дыхание морских бризов. Дорога стала оживленнее, теперь на ней появились и другие путники: мужчины, женщины, дети. С ними Баласар старался вести себя дружелюбно и даже вежливо. Если все пойдет, как он предполагал, здесь он больше не побывает, и все же события могут снова сложиться иначе.

Когда Баласар вернулся из похода в Западные земли, он думал, что его карьера близится к славному концу. Он рассчитывал занять место в Совете или стать наставником в одной из военных школ. Осмелился даже мечтать о жизни в каком-нибудь уединенном поместье, подальше от желтого угольного дыма больших городов. Услышав, что инженер и любитель древностей из Дальнего Гальта составил карту, которая указывала дорогу к старым библиотекам, Баласар понял: покой был несбыточной мечтой, наградой для кого угодно, только не для него. Он прибыл сюда, взяв с собой самых лучших, преданных, сильных, умных. Он потерял их здесь. Не только тех, кто погиб, но, возможно, и тех, кто выжил, тоже.

В дороге Коул и Юстин молчали. Во время ночных привалов оба держались почтительно и отчужденно. Они ночевали под открытым небом: всем троим было ясно, что холод и голая земля лучше тех компаний, которые собирались в трактирах или на постоялых дворах. Изредка то один, то другой пробовал завести разговор, пошутить или спеть, но эти попытки неизменно оканчивались провалом. В глазах у них застыла отрешенность. Такое же потерянное выражение Баласар замечал раньше у мальчишек, которые, пошатываясь, бродили среди смерти и хаоса по полю своей первой битвы. Коул и Юстин были опытными бойцами. Обоим доводилось грабить города, убивать мужчин и желторотых юнцов, насиловать женщин. И все же Баласару казалось, что они оставили в пустошах осколок невинности, от которого с каждым шагом уходили все дальше. Баласар не мог предвидеть, чем это обернется, и не хотел оскорблять их мужество лишними расспросами. Ему было достаточно просто знать.

В первый день осени они достигли Парриншела. В порту их ожидало полсотни кораблей: неповоротливые торговые суда, перевозившие грузы через просторы южных морей, юркие рыбацкие челноки, туда-сюда сновавшие по гавани, богато украшенные круглые трехпарусники из Бакты, старые посудины восточных островов. Конечно, порт не шел ни в какое сравнение с гаванями Киринтона, Ланнистона или Сарайкета, однако и этого было вполне достаточно. На любом из кораблей нашлись бы три койки для путешественников, направлявшихся из Дальнего Гальта домой.

— В Актоне будем к концу зимы, — заметил Коул, сплевывая с причала в воду.

Баласар поправил сумку на плече.

— Пожалуй, так, — согласился он. — Если без остановок. Но можно и тут пожить до весны. Или сойти на Бакте.

— Как прикажете, генерал, — сказал Юстин.

— Тогда отправимся прямиком в Актон. Узнайте, какие корабли туда идут, и когда отплывают. А мне нужно к начальнику гавани.

— Что-то случилось, генерал?

— Нет, — покачал головой Баласар.

Начальник гавани жил на берегу в длинном доме из красного кирпича. Над аркой широких, окованных бронзой дверей реяли стяги с изображением Великого Древа. Баласар назвал секретарю свое имя, и тот проводил его в уединенную комнату, куда принесли прохладного вина и сушеных фиг. Баласар попросил перо и бумагу, чтобы написать рапорт, и приказал не беспокоить его, пока к нему не придут. Оставшись один, он вынул из котомки книги и разложил их на столе у окна, из которого открывался вид на гавань. Фолиантов было четыре: два в переплетах из толстой шершавой кожи, один без обложки и еще один в окладе из неизвестного металла, похожего на серебро и сталь одновременно. Баласар провел рукой по безмолвным томам и сел, размышляя о них и той нравственной дилемме, которую они собой представляли.

Ради этих книг он пожертвовал жизнями своих людей. Конечно, путешествие на руины павшей Империи было куда опаснее, чем обратный путь в Гальт, и все же им предстояло пересечь море, а в нем бушевали штормы, рыскали пираты, случались другие напасти. Если он хотел сохранить книги, лучше всего было переписать их здесь, в Парриншеле. В таком случае они не пойдут на дно вместе с Баласаром, если ему суждено погибнуть. Знание, скрытое в них, будет спасено.

И это наводило на мысль, что копии делать не стоит. Баласар открыл самую толстую из двух книг в кожаных переплетах. Страницы покрывала плавная вязь письма Старой Империи, а не тот упрощенный шрифт, которым в Хайеме пользовались для сделок с чужеземцами, такими, как сам Баласар. Заметив символы, которые в детстве показывал ему наставник, он нахмурился.

«В андате имеют место два вида невозможных качеств. Первые суть мысли, не поддающиеся уразумению, вторые не подлежат пленению по своей сути».