Анджей Сапковский - Божьи воины

— Вы ехали следом?

— Хотели знать, куда поедешь, — как эхо повторил блондин Бисклаврет. — У кого будешь искать помощи.

— Те монахи…

— Свидницкие доминиканцы — шпионы инквизиции. Они видели Жехорса, мы не хотели рисковать. Тем более что в корчме были еще двое, относительно которых у нас возникли подозрения. Поэтому…

— Поэтому мы сделали то, что надо, — спокойно докончил Жехорс. — И ехали следом за тобой. Некоторые из нас считали, что ты помчишься прямо в Свидницу, спрятаться под инквизиторским крылышком… Ольбрам…

— Кстати, — проговорил Рейневан, когда блондин замолчал, — а где он, господин Ольбрам? Мой неполучившийся убийца?

Бисклаврет долго молчал. Жехорс тихо кашлянул. На губах Дроссельбарта появилась странная гримаса.

— Мы разошлись во мнениях, — сказал наконец худой. — Относительно тебя, твоей особы. Относительно того, что следует делать. Мы не смогли договориться с ним, поэтому…

— Поэтому он уехал, — быстро вставил Жехорс. — Теперь нас трое. Давайте не будем здесь стоять, ночь наступает. Едем в Гдземеж.

— В Гдземеж?

— Мы проверили Гдземеж и твой постоялый двор «Под колокольчиком», — сказал Дроссельбарт. — Вполне приличное и безопасное место. Мы хотим туда перебраться. Имеешь что-нибудь против?

— Нет.

— Тогда по коням — и в путь.

Опустилась ночь — не совсем темная, светила луна, искрился и блестел снег.

— Долго вы мне не доверяли, — проговорил Рейневан, когда они выехали из леса на тракт. — Чуть не убили. Я брат Петерлина, и однако…

— Настало время, — прервал Дроссельбарт, — когда брат предает брата и оказывается для него Каином. Настало время, когда сын предает отца, мать — сына, жена — мужа. Подданный предает короля, солдат — командира, а священник — Бога. Мы подозревали тебя, Рейнмар. Были причины.

— Это какие же?

— Во Франкенштайне ты сидел в тюрьме инквизиции, — проговорил едущий с другого бока Жехорс. — Инквизитор Гейнче мог тебя завербовать. Принудить к сотрудничеству шантажом либо угрозой. Либо просто перекупить.

— Именно, — серьезно подтвердил Дроссельбарт, поправляя капюшон. — В этом дело. И не только в этом.

— В чем еще?

— Неплах, — фыркнул сзади Бисклаврет, — отправил тебя в Силезию в качестве приманки. Он — рыбак, мы — рыбы, а ты — червяк на крючке. Нам не хотелось верить, что ты до такой степени наивен, чтобы не разобраться что к чему. Не увидеть укрытой цели, двойной игры. Мы не знали, какова эта цель и что это за игра. А имели право предполагать самое худшее. Согласись.

— Имели, — неохотно согласился он.

Они ехали. Светила луна. Подковы цокали по замерзшей земле.

— Дроссельбарт?

— Да, Рейнмар?

— Вас было четверо. Теперь трое. А вначале? Вас не было больше?

— Было. Но… смылись.

Дроссельбарт, Бисклаврет и Жехорс устроились «Под колокольчиком» с беззаботной свободой бывалых светских людей, какую до того Рейневан знал и видел только у Шарлея. У корчмаря вначале была растерянная мина и бегающие глаза, но его успокоил врученный Дроссельбартом солидный и набитый до металлической твердости кошелек. И заверения Рейневана, что все нормально и в порядке.

Реакция и мина корчмаря — это было сущей ерундой по сравнению с реакцией и миной Тибальда Раабе, явившегося в Гдземеж назавтра. Голиард буквально остолбенел. Конечно, он сразу же узнал Бисклаврета и знал, с кем имеет дело. Однако долго не мог остыть и отделаться от недоверия, для этого потребовался долгий мужской разговор, под конец, которого Тибальд Раабе вздохнул. И передал привезенное сообщение.

В любой момент, заявил он, в Гдземеж приедет эмиссар, посланник Прокопа и Неплаха.

«Любым моментом» оказалось лишь пятое декабря, пятница после святой Варвары. А долгожданным посланцем Прокопа и Флютека был, к великому изумлению и немалой радости Рейневана, старый знакомый Урбан Горн. Друзья сердечно поздоровались, однако вскоре настала очередь удивляться Горна, увидевшего выстроившихся перед ним в шеренгу Дроссельбарта, Жехорса и Бисклаврета.

— Уж скорее бы я смерти ожидал, — признался он, когда после презентации они остались вдвоем. — Неплах прислал меня, чтобы я помог тебе в поисках Фогельзанга. А ты, гляньте, люди, не только нашел их, но и явно приручил. Поздравляю, дружище, сердечно поздравляю. Прокоп обрадуется. Он рассчитывает на Фогельзанг.

— Кто передаст ему известие? Тибальд?

— Разумеется, Тибальд. Рейневан?

— А?

— Этот Фогельзанг… Их только трое… Немного маловато… Больше не было?

— Было. Но они смылись…

Пока правда башмаки натянет, ложь полсвета обежит — долгое общение с Фогельзангом с несомненностью доказывало справедливость этой поговорки. Все трое непрерывно врали — всегда, при всех обстоятельствах, днем, ночью, в будни и воскресенья. Это были просто болезненные лгуны, люди, для которых понятие правды не существовало вообще. Несомненно, это был результат долголетней жизни в условиях конспирации — то есть в притворстве, во лжи, среди постоянно создаваемой мнимой видимости.

В результате всего этого нельзя было быть уверенным и в отношении самих людей, их биографий или даже национальностей. Ложь искажала все. Бисклаврет, к примеру, называл себя французом, французским рыцарем, любил представляться галлийским ратником, miles gallicus [199] галлийский воин (лат.) . Другие два с удовольствием переделывали это на morbus gallicus [200] галлийский убийца (лат.) , что не обижало Бисклаврета, видать, привыкшего. Некогда он входил, как сам утверждал, в одну из банд знаменитых Ecorcheurs, лущителей, обдирал, жестоких разбойников, которые жертв не только обирали, но и живьем сдирали с них кожу. Однако этой версии немного противоречил акцент, напоминающий скорее присущий окрестностям Кракова, нежели Парижа. Но и акцент тоже мог быть ложным.

Черепоглавый Дроссельбарт не скрывал, что носит чужое имя.

Verum nomen ignotum est [201] Истинное имя значения не имеет (лат.) , гордо говорил он. Когда его спрашивали о национальности, он определял ее довольно общё как di gente Alemanno [202] из германцев (ит.) . Что могло быть правдой. Если не было ложью.

Жехорс не уточнял ни страны рождения, ни района, вообще об этом не говорил. А когда говорил о чем-либо другом, то его акцент и колоквиализмы создавали такую муть и смесь, что любой запутывался на первых же фразах. Что, несомненно, Жехорсу и требовалось.

Однако все троих отличали некие характерные признаки. У Рейневана было слишком мало опыта, чтобы их распознать, понять. Все три члена Фогельзанга страдали хроническим конъюнктивитом, часто потирали запястья, а когда ели, то всегда прикрывали предплечьем тарелку или миску. Шарлей, когда позже пригляделся к ним, быстро все понял. Дроссельбарт, Жехорс и Бисклаврет значительную часть жизни провели в тюрьмах. В ямах. В кандалах.