Анджей Сапковский - Божьи воины

— Брат, — Рачинский воздел руки в жесте отчаяния, — брат, ты повторяешь мне то, что я и сам знаю. Позволь я скажу тебе, что знает польский король Владислав. Что знает каждый христианский король в христианской Европе. Пока что церковь владеет миром и держит два меча: духовный и светский. Проще сказать: именно у папы вся светская власть, а у короля в руках всего лишь доверенность. Еще проще: королевство Чешское не будет королевством до тех пор, пока папа не утвердит чешского короля. Только тогда наступит мир и порядок, а Чехия вернется в Европу как христианское королевство.

— В Европу? То есть в Рим? Хорошо, вернемся, но не ценой потери суверенности! И нашей религии! Наших христианских ценностей! Сначала Рим, то есть Европа, должна принять христианские ценности. Кратко говоря, должна воспринять истинную веру. Иначе говоря: нашу. Итак, primo : Европа должна одобрить и принять причастие из Чаши. Secundo : должна присягнуть четырем пражским догмам Tertio…

— Скорее всего, — Рачинский не стал дожидаться tertio , — сомневаюсь, чтобы Европа пошла на это. Не говоря уж о папе.

— Вот увидим, — взъерепенился Прокоупек. — Сколько отсюда до Рима? Миль двести? Самое большее за месяц дойдем. Тогда и поговорим! Как увидит римский антихрист наши телеги за Тибром, так хвост подожмет.

— Спокойно, спокойно, брат. — Прокоп Голый уперся кулаком в стол. — Мы за мир, ты забыл? Наш ученый брат Петр Хелчицкий учит, что ничто не может оправдать пятого завета. «Не убий» — свято и ненарушимо. Мы не хотим войны и готовы на переговоры.

— Эта готовность, — сказал Рачинский, — обрадует польского короля.

— Я думаю. Но пусть Рим так-то уж голову не задирает, не лезет на пьедестал, не болтает о двух мечах. Ибо нам, истинным чехам, трудно, брат Вышек, принять, что плодящиеся в последнее время как кролики папы, — законные наместники Бога на Земле, и что два меча держат хорошие и праведные руки. Потому что в последнее время что ни папа, то все большая дрянь. Если не кретин, так вор, если не вор, так мерзавец, если не мерзавец, то пьянчуга, распутник. А порой все вместе взятое. При всей моей доброй воле я, хоть и послушен как овечка, таким пастырям послушным не буду, таких главой Церкви не признаю, всевластия таких не приму, пусть мне хоть сто Константиновых даров покажут. Мэтр Ян Гус учил, что не может быть истинным наследником апостола Петра папа, живущий по законам, противным Петру. Такой папа является викарием не Бога, а Иуды Искариота. Поэтому, вместо того, чтобы слушать, его надо за шиворот хватать и с амвона сбрасывать, привилегий лишать и имущество отбирать. И так — начиная с Ватикана и до каждого деревенского прихода.

— Говоришь, брат Вышек, что curia Romana охотно бы чехов как заблудших сынов с прощением приветствовала, вновь зачислила в ряды европейского христианского сообщества? И мы этого хотим. Но сначала пусть они изменят свои обычаи и веру. На истинную. Какой мэтр Виклиф и мэтр Гус научали. Ибо истинная вера, вера апостольская, согласная с буквой Библии, это та, которую исповедуем мы. Европейское christianitas хочет видеть нас в своем лоне? Так пусть сначала это лоно очистит.

Есть такие люди, как Петр Хельчицкий, как Микулаш из Пелгримова, как твой родственник, Павел Владковиц, защищающие свободу совести. Дай Бог, обратится римская церковь, поняв свои ошибки, именно к этим людям. Дай Бог, послушает их учение.

— А не послушает учения, — докончил с холодной усмешкой Прокоупек, — так послушается наших цепов.

Молчание длилось долго. Прервал его Вышек Рачинский.

— Все это, — сказал он, а не спросил, — я должен передать Шафранцу. Вы этого хотите?

— Если б не хотел, — подкрутил ус Прокоп, — то разве б стал говорить?

Перед амбаром Рачинского ожидал Ян Рогач из Дубе, известный чаславский гейтман. С конным эскортом.

Поляк запрыгнул в седло, взял у слуги доху. Тогда к нему подошел Прокоп.

— Бывай, брат Вышек, — он протянул руку, — да веди тебя Бог. И передай, пожалуйста, через Шафранца королю Владиславу от меня пожелания здоровья. Чтобы ему везло счастье…

— …в супружестве с Сонкой, — осклабился Прокоупек, но Голый осадил его резким взглядом.

— Чтобы ему счастливилось на охоте, — докончил он. — Знаю, он любит охотиться. Однако пусть будет внимательным. Ему семьдесят семь лет. В таком возрасте легко застудиться и умереть.

Рачинский поклонился, чмокнул коню. Вскоре они уже ехали рысью к переправе через Лабу, он и Ян Рогач из Дубе. Два друга, соратника, товарищи по оружию. Впереди у них, Рогача и Вышка, поляка и чеха, было еще много битв, столкновений и стычек, во время которых они будут биться плечом к плечу. И вместе умрут — в один день, на одном эшафоте, чудовищно замученные, потом повешенные. Но тогда никто не мог этого предвидеть.

Большая бомбарда к утру остыла, а полный энтузиазма пушкарь не упустил возможности грохотнуть из нее точно на восходе солнца. Гул и сотрясение грунта были такими, что Рейневан свалился с высоких нар, на которых спал. А мелкая солома и пыль сыпались с потолка еще не меньше трех пачежей.

Следом за огромной бомбардой, как за матерью, пошли бомбарды поменьше, мечущие цетнаровые и полуцетнаровые шары.

Гудело. Грунт дрожал. Разбуженный Рейневан пытался вспомнить сон, а вспоминать было что: ему опять снилась Николетта, Катажина фон Биберштайн. В деталях.

Орудия грохотали. Осада продолжалась.

Третью и основную причину своего согласия на отпуск Шарлея Прокоп сообщил им около полудня. У них тут же испортилось настроение.

— Вы нужны мне будете в Силезии. Оба. Я хочу, чтобы вы туда вернулись. В августе, — продолжал Прокоп, не обращая внимания на их мины и не ожидая ответа, — в августе, когда мы сопротивлялись крестовому походу под Стжибром, вроцлавский епископ очередной раз всадил нам нож в спину. Войско епископа и силезских князей, традиционно поддерживаемое Альбрехтом Колдицем и Путой из Частоловиц, снова ударило на Находско. Снова там рекой лилась чешская кровь, снова пожар уничтожал дома и крестьянские дворы. Снова творили неописуемые зверства.

Уже не меньше года по Силезии идет волна страшного террора. Всюду пылают костры. Ужасно измывается немчура над нашими братьями славянами. Мы не можем спокойно взирать на это. Отправимся в Силезию с братской помощью. С мирной и стабилизирующей миссией.

Однако такую миссию, — Прокоп по-прежнему не давал им слова сказать, — необходимо подготовить. И в этом будет состоять ваша задача. Когда вы покончите с личными делами, теми, на которые я великодушно дал согласие, вы отправитесь к Белой Горе, к брату Неплаху. Брат Неплах подготовит вас к заданию. Которое вы, я не сомневаюсь, выполните с великой самоотверженностью во имя Бога, веры и отчизны. Как и пристало Божьим воинам… Ты, Шарлей, хочешь что-то сказать, я вижу. Говори.