Татьяна Умнова - Вампиры замка Карди

Граф Карди вернулся в свой замок спустя двадцать два года после того, как покинул его. Сын его Мирче к тому времени скончался, скончался и внук его Раду-младший, и другие внуки, рожденные в его отсутствие. Проклятье нависало над несчастной семьей: в живых осталась только Мария, первенец Мирче и Урсулы.

Граф покинул свою внучку, когда ей не исполнилось и четырех. Теперь же она стала женщиной, такой же красивой, как ее мать. Она была замужем: за австрийцем Фридрихом Драгенкампфом, который согласился взять фамилию жены — Карди. У нее было двое детей: Карл-Фридрих, которого называли Карло, и маленькая Люсия.

Граф также застал в живых своего дядю, Мирче Морузи, и свою невестку Урсулу.

И меня, своего исповедника и друга.

Но не я, а Урсула первой поняла, что теперь представляет из себя граф Раду Карди. Она обратила внимание на то, что он появляется только после заката, на его бледность и удивительную моложавость: он мало изменился с тех пор, как мы расстались! Я по наивности своей приписывал это благодатному солнцу Мексики, но Урсула привлекла мое внимание к тому, что граф избегает солнца и что в дневное время слуга Бернардо охраняет его покои яростно, как Цербер.

К тому же в окрестностях вдруг начали бояться упырей. В своих землях граф не желал соблюдать законы европейских упырей и убивал по своему желанию, преимущественно молодых и здоровых. Он навещал избранную жертву несколько ночей подряд, и она начинала чахнуть, а потом умирала. Несчастных жертв упыря пробивали колом, им отрубали голову, а рот набивали чесноком. Сколько страданий такие ужасные похороны приносили их близким! Мало того — пережить смерть родного человека, так еще и наблюдать надругательство над телом.

…Урсула поделилась со мной своими тревогами. Сначала я не хотел верить ей. Но потом и меня охватили сомненья. И тогда я решился поговорить с самим Раду. Я пришел к нему после заката и признался в своих подозрениях. Я не упоминал Урсулу: взял все на себя, на случай, если граф разгневается. Но он, к моему великому ужасу и изумлению, рассказал мне обо всем. Несколько ночей подряд он исповедовался мне. Это была кошмарная исповедь…

Я тогда в первый раз нарушил тайну исповеди, рассказав Урсуле, что ее подозрения верны. Я просто не знал, что делать. Мы оба чувствовали себя совершенно потерянными. Выдать графа Карди? Но как это скажется на всех нас, его домочадцах? Не устроят ли крестьяне бунт, во время которого пострадаем все мы? Рассказать правду только Фридриху, единственному молодому и сильному мужчине в доме? Но вдруг это повлияет на его отношение к Марии? Фридрих обладал тяжелым характером и, хотя обожал жену, был пугающе фанатичен во многих вопросах. В том числе и в религиозных.

И тогда мы решили предоставить дело в руки Божии и ждать проявления Его воли.

Мы не знали, что Он отступился от нас.

Когда заболела маленькая Люсия, слуги и Фридрих заподозрили, что она стала жертвой той же эпидемии, что и многие в окрестных деревнях. Эпидемии — или, быть может, упыря? Фридрих допускал такую мысль. Мы с Урсулой — нет. Потому что Раду поклялся мне, что не пил кровь у своей правнучки. Даже ему это казалось кощунственным. По всем признакам, у малышки была скоротечная чахотка. Через месяц Люсия скончалась — а Мария была больна. Она горела, задыхалась, кашляла кровью. И опять в ее болезни обвинили упыря! Но Раду никогда бы не причинил зла своей любимице.

Фридрих отослал маленького Карло учиться в Италию: подальше от болезней и опасностей. А сам целыми днями молился, не отходя от ложа больной, и даже ночами стерег ее сон. Он побледнел и осунулся, он был измучен недосыпанием, но полон решимости. Фридрих закрывал на ночь окна, и бедняжка Мария жаловалась на духоту. Но Фридрих боялся, что в открытые окна может влететь тот, кого все так боялись. Он не догадывался, что упырь легко мог войти в замок через двери и даже навестить свою больную внучку. Не знаю, подозревал ли Фридрих в ту пору графа Карди. Он никак этого не выражал. И спокойно позволял своей жене свидания с ее моложавым дедом.

Урсула тоже была в отчаянии: она теряла свое последнее дитя. И отчаянием ее воспользовался Сатана.

Фридрих молился о выздоровлении жены, а Урсула разуверилась в молитвах и пришла к Раду, чтобы просить его сделать Марию такой же, как он… Подарить ей жизнь, вечную молодость и бессмертие. Бедная моя Урсула! Видимо, горе помутило ее разум.

К чести графа Карди: в первый момент он был потрясен такой просьбой и решительно отказался. Но Мария умирала — и его сердце дрогнуло. Мне он говорил, что пришел как-то вечером к своей внучке, попросил у Фридриха оставить их наедине и рассказал ей правду про себя. Граф Карди предложил Марии выбор: умереть христианкой или жить в вечном мраке, так, как живет он. К великому моему прискорбию, Мария выбрала жизнь. В следующую ночь Раду навел на Фридриха сонные чары, спокойно вошел в опочивальню и выпил кровь Марии, а потом отдал ей свою кровь. Наутро Марию нашли мертвой. Разумеется, Фридрих не допустил надругательства над телом жены, и ей не пронзили сердце колом и не отрубили голову. Хотя, возможно, следовало бы… Потому что Мария была единственной из жертв графа, которая поднялась на третью ночь из фамильного склепа. И начала убивать.

Первой ее жертвой стал Мирче Морузи. Нет, Мария не пила его кровь. Она просто предстала перед ним в лунном свете. А он считал ее мертвой и оплакивал много дней. Сердце старика не выдержало…

Мне тяжело вспоминать то, что было дальше. Слухи о том, что мертвая графиня ходит по округе ночами и нападает на людей, чтобы высосать у них кровь, достигли Фридриха. Он подстерег Марию у склепа. Убедившись, что его возлюбленная супруга действительно стала упырем, он отдал все серебро, которое было в доме, кузнецу. Кузнец выковал длинные серебряные полосы, которыми Фридрих приказал оплести гроб своей жены, а сверху придавил его распятьем и для надежности замуровал в стену. Потом он со слугами пришел днем в покои графа и застрелил Бернардо, который пытался им воспрепятствовать. Фридрих обнаружил, что граф спит не в постели, а в закрытом гробу. Этот гроб так же оплели серебром, опустили в каменный саркофаг и придавили распятьем.

Моя бедная Урсула не могла вынести мысли о муках Марии, живьем заточенной в гробу, и как-то ночью повесилась в своей комнате. Для меня это было страшной утратой. Я всю жизнь любил эту женщину, но, видит Бог, чистой любовью! Я был ей верным другом. Я сам отслужил по ней заупокойную службу, потому что верю: ее самоубийство не было проявлением дерзновенной воли, она была больна и безумна и потому заслуживает прощения. Я не устаю молиться за ее душу.