George Martin - Танец с драконами

В Вестеросе септоны проповедовали, что есть семь преисподних и семь небес, но Семь Королевств и тамошние боги были за тридевять земель. Дени подумалось: если она умрёт здесь, прискачет ли с травянистых равнин лошадиный бог дотракийцев и заберёт ли её в свой звёздный кхаласар, чтобы она скакала по небосводу вместе со своим солнцем и звёздами? Или же злобные боги Гиса пошлют за ней гарпий, чтобы те утащили её душу на вечные муки? Дрогон зарычал ей в лицо, его дыхание было так горячо, что от него могла покрыться пузырями кожа. Дени слышала, как за плечом справа кричит Барристан Селми:

– Меня! Съешь меня! Сюда! Я тут!

В тлеющих красных плошках – глазах Дрогона – Дени видела своё отражение. Какой маленькой она себе показалась, какой слабой, хрупкой, напуганной. « Нет, он не должен увидеть мой страх ». Она поползла по песку, оперлась на труп распорядителя, и её пальцы сомкнулись на рукояти кнута. Это прикосновение прибавило ей храбрости: кожа на рукояти была теплой, словно живая. Дрогон взревел снова, так громко, что королева едва не выронила кнут. Затем дракон попытался ухватить её зубами.

Дени ударила его кнутом.

– Нет! – закричала она, вложив в удар все силы, что у неё оставались. Дракон отдернул голову. – Нет! – воскликнула она снова. – НЕТ!

Шипы царапнули драконью морду. Дрогон вздыбился, тень от его крыльев накрыла королеву. Дени хлестала его кнутом по чешуйчатому брюху ещё и ещё, пока у неё не заболела рука. Длинная змеиная шея дракона выгнулась, точно согнутый лук. Зашипев, дракон дохнул на Дени чёрным пламенем. Дени пригнулась, уклонившись от огня, взмахнула кнутом и закричала:

– Нет, нет, нет! ЛЕЖАТЬ!

Ответный рык дракона был полон страха, ярости и боли. Его крылья ударили по воздуху раз, другой...

... и сложились. Дракон зашипел последний раз и улегся на брюхо. Чёрная кровь текла из оставленной копьём раны и, падая на опаленный песок, курилась дымом.

« Он – огонь во плоти , – подумала королева, – и я тоже ».

Дейенерис Таргариен взобралась на спину дракона, ухватила торчащее копьё и вырвала его из раны. Наконечник наполовину оплавился, железо раскалилось докрасна и светилось. Королева отбросила копьё в сторону. Дрогон извивался под ней, его мышцы сокращались – дракон собирал силы. В воздухе повисло облако песка. Дени не могла ни видеть, ни дышать, ни думать. Чёрные крылья затрещали, словно гром, и вдруг багряные пески остались далеко внизу.

У Дени закружилась голова, и она зажмурила глаза. Открыв их снова, сквозь пелену слёз и пыли она увидела внизу толпу миэринцев, валившую по лестницам вверх и наружу на улицу.

Кнут всё ещё был у неё в руках. Дени стегнула Дрогона по шее и закричала:

– Выше!

Другой рукой она схватилась за его спину, вцепившись пальцами в чешую. Чёрные крылья Дрогона били по воздуху. Дени чувствовала под бедрами жар драконьего тела. Её сердце колотилось, точно желало выпрыгнуть из груди.

« Да , – думала она, – да, сейчас, сейчас, давай, давай, неси меня, неси, ЛЕТИ !»

Тормунд Великанья Смерть не был высок, но боги дали ему широкую грудь и массивный живот. За силу его лёгких Манс Налётчик звал его Тормунд Трубящий в Рог и часто говорил, что когда Тормунд смеется, с гор сходят лавины. Его гневный крик напоминал Джону рев мамонтов.

В тот день Тормунд ревел часто и громко. Он бушевал, кричал, бил кулаком о стол так сильно, что опрокинул кувшин и разлил воду. Рог с мёдом всегда был у него под рукой, и слюна, брызжущая изо рта изрыгавшего угрозы Тормунда, оказалась сладкой. Он обозвал Джона «трусом, лжецом и предателем», обругал его «подставляющим зад поклонщиком с чёрным сердцем, вором и вороной-падальщиком», обвинил его в желании «трахнуть в задницу весь вольный народ». Дважды он швырнул в голову Джона свой рог, правда, предварительно осушив его – Тормунд был не таков, чтобы позволить пропасть хорошему меду. Джон позволил вылить на себя весь этот поток грязи, но ни разу не повысил голос и не ответил на угрозу угрозой. Однако и не уступил больше, чем собирался.

В конце концов, когда снаружи палатки пролегли послеполуденные тени, Тормунд Великанья Смерть – Краснобай, Трубящий в Рог, Ледолом, Тормунд Громовой Кулак, Медвежий Муж, Медовый Король Красных Палат, Собеседник Богов и Отец Тысяч – протянул руку.

– Значит, договорились, и пусть боги простят меня. Я знаю тысячу матерей, которые никогда не смогут.

Джон пожал протянутую руку. В его голове звучали слова клятвы: « Я меч во тьме. Я дозорный на стене. Я огонь, отгоняющий холод, свет, приносящий зарю, рог, пробуждающий спящих. Я щит, обороняющий царство человека ». И новая строчка специально для него: « Я страж, что открыл ворота и позволил врагу войти внутрь ». Он бы многое отдал, чтобы узнать, правильно ли поступает. Но он слишком далеко зашёл, чтобы повернуть назад.

– По рукам, – ответил Джон.

Рукопожатие Тормунда было костедробильным. Это в нём не изменилось. И борода была такой же, как раньше, но лицо под этими белыми зарослями сильно похудело, а румяные щёки избороздили глубокие морщины.

– Манс должен был убить тебя, когда мог, – сказал Тормунд, пытаясь превратить руку Джона в месиво из плоти и кости. – Золото за овсянку, и мальчики... жестокая цена. Что случилось с тем славным пареньком, которого я знал?

« Его сделали лордом-командующим ».

– Как говорится, честная сделка оставляет обе стороны недовольными. Три дня?

– Если я проживу так долго. Кое-кто из моих людей плюнет в меня, услышав об этих условиях, – Тормунд отпустил руку Джона. – Твои вороны тоже будут ворчать, насколько я их знаю. И я тоже должен быть недоволен. Я убил больше ваших чёрных засранцев, чем могу сосчитать.

– Вероятно, будет лучше, если ты не станешь так громко упоминать об этом, когда появишься к югу от Стены.

– Ха! – захохотал Тормунд. Это тоже не изменилось: он всё ещё смеялся легко и часто. – Мудрые слова. Я не хочу, чтобы твои вороны заклевали меня до смерти, – он хлопнул Джона по спине. – Когда мой народ будет в безопасности за вашей Стеной, мы разделим мясо и мёд. Но пока... – одичалый снял браслет с левой руки и кинул его Джону, затем повторил то же с таким же браслетом на правой. – Первый взнос. Я получил их от своего отца, а тот – от своего. Теперь они твои, вороватый чёрный ублюдок.

Браслеты были из старого золота – массивные и тяжелые, с выгравированными древними рунами Первых Людей. Тормунд Великанья Смерть носил их, сколько Джон его знал, они казались такой же неотъемлемой его частью, как и борода.

– Браавосец расплавит браслеты ради золота. Такая жалость. Наверное, тебе стоит оставить их себе.

– Нет. Я не позволю, чтобы болтали, дескать, Тормунд Громовой Кулак заставил вольный народ расстаться с сокровищами, а свои оставил себе, – он ухмыльнулся. – Но я попридержу кольцо, которое ношу на члене. Оно будет побольше этих штучек. Для тебя сошло бы вместо ожерелья.