Ксения Медведевич - Мне отмщение

Его снова шатнуло.

- Я должен облегчиться, - строго сказал бедуин сам себе и принялся задирать подол рубахи.

- Эй, братец! - окликнул его из глубины дома младший, Гитриф. - Ты теперь большой человек, шейх благородных бану килаб! Разве можно такому благородному, обладающему имуществом мужу мочиться на землю? Вели подать себе таз, как то делают образованные люди из города!

- А и правда! - обрадовался умному совету Сайф. - Несите посудину!

И, покачнувшись, сильно махнул рукой - кстати, зря, чуть с террасы не рухнул.

С медным тазом уже ковылял один из бану килаб - старик хромал, припадая на высохшую ногу, с выражением крайней преданности на лице.

- Живей, калека! - рявкнул второй брат, Харис.

И облизнул выпачканные в мясном соусе пальцы.

Когда бедуин с тазом подковылял под самую террасу, стало видно, что это вовсе не старик - просто худой, оборванный человек с голодными глазами. Он встал на колени перед сыном Дарима и, преданно сверля Сайфа глазами, приподнял таз.

- Вот вы порицаете меня за вино, - строго попенял невидимым попрекателям Сайф, - а оно очищает мою мочу и делает ее подобной серебру!

И пустил в подставленный таз струю. Та с треньканьем забила в медное дно, брызгая и орошая лицо и одежду хромого.

Наконец, Сайф с облегчением вздохнул и оправил рубашку.

- Ну-ка прочитай мне что-нибудь, о Джундуба! - милостиво кивнул он утирающемуся подавальщику таза.

Тот мгновенно вскнинулся, простер к Сайфу руки и продекламировал:

Сын Дарима с удовлетворением кивнул:

- Хорошие стихи, о Джундуба!

И обернулся к брату:

- Брось ему кость с остатками мяса!

Харис пожал плечами, выудил из блюда баранью лопатку и швырнул благодарно кланяющемуся подавальщику. Тот сноровисто поймал косточку и с жадностью вцепился в хрящик зубами.

Сайф расстроенно покивал:

- Смотри, о Марзук, что судьба делает с людьми! Вчера он был шейхом благородных бану килаб, а сегодня - последний нищий, беднее любого раба в нашем становище!

Содержатель дома горестно покивал, оглядывая жадно лижущего соус беднягу, и с чувством продекламировал:

И, снова горько покивав, отхлебнул из чашки. Воистину, печальная история благородного Джундубы стала притчей среди детей ашшаритов! Удача изменила благородному воину... Сначала в битве с храбрым Джаффалем он потерял любимую жену, несравненную красавицу Катталат аш-Шуджан. А потом в свирепой схватке с племенем харб люди бану килаб потерпели поражение, а шейх Джундуба упал с коня со стрелой в ноге. С тех пор нога его высохла, и бану килаб забрали у него весь скот, женщин и имущество, и избрали шейхом удачливого сына Дарима...

Воистину, человек несомненно бессилен, и судьба его написана среди звезд! Такой благородный, славный муж превратился в подавальщика при господине! Горе, какое горе!

Джундубу с поганым тазом, тем временем, пинками погнали прочь.

А певичка, вихляя звенящими бедрами, спустилась с помоста и, покачивая задком, пошла через двор к Сайфу.

Тут во двор сунулся черный невольник и громко объявил:

- Мир тебе от Всевышнего, о благородный господин! Почтенный кади велел передать, что распутницу вывели из ее места и тащат к яме для побиения камнями! Просит пожаловать, о благородный господин!

С улицы и впрямь донеслись радостные вибрирующие крики женщин, нестройный гомон толпы и топот. Весь Нахль бежал к окраине - совершение справедливости есть долг каждого правоверного!

А певичка тем временем поднялась по ступеням, остановилась в шаге от Сайфа и кокетливо прикрыла нос шелковым алым шарфом. Смуглые, покрытые испариной груди призывно колыхались под тугим парчовым лифом.

Сайф улыбнулся и взял женщину за голое плечо:

- Потом... Сначала дела любви, потом дела смерти, о раб! Так и передай своему господину...

И повлек кокетливо хихикающую певичку в комнаты. А братья - все девятеро - дружно потребовали еще вина.

Ахнув, Сайф уперся пятерней девчонке в лоб и с силой отпихнул от себя:

- Что это ты намерена делать со мной, о скверная?!

Та подняла голову и непонимающе вытаращилась, пальчиком поправляя чуть размазавшуюся помаду.

Сайф скосил глаза вниз - вот не хватало еще, чтоб на зеббе у него помаду увидели! Чего только не выдумают городские! Нет, ему, конечно, рассказывали, что городские женщины - не такие, как в становищах, и бесстыдны в любви, но не до такой же степени!..

Снаружи что-то грохнуло. Заорали.

Неужели так орут, что с окраины слышно? Весь Нахль, что ли, к яме сбежался?

А вот следом Сайф услышал объяснившее многое: звон и скрежет железа о железо. И короткие, злые выкрики. Перемежаемые ударами и шорохом осыпающейся штукатурки.

Вопль. Хрип. Или Гитриф, или Абдаллах. И следом - грохот.

Звук падающего на пол тела вывел Сайфа из оцепенения. Он метнулся к стене и попер к двери тяжелую деревянную лежанку - задвинуть.

- Помогай! - рявкнул он девке.

Та тоже сообразила, что к чему, и, хоть с лица сбледнула, быстро вцепилась в резную ручку на пару с ним.

Со скрежетом штуковина поехала по натертому полу - роскошная спальня-то была, с деревянными полами, хорошо как пригодились...

Снова короткий крик, звяк, скрежет. Шмяк, свист металлический - крик.

Обливаясь потом и толкая лежанку, Сайф понял: он слышит только знакомые, сплошь знакомые голоса. Братьев, Маймуна, старого рубаки Укбы. И ни одного чужого.

Тот, кто убивал его людей, рубился молча.

- П-ппес!.. С-сука! Аааа!.. - скрежет, стон, грохот.

Совсем рядом с дверью. Фатик, его верный Фатик.

Лежанка встала ровно напротив дверной створки.

В нее тут же ударили - ногой, очень сильно. Дверь скрипнула, но выдержала, посыпалась труха.

С той стороны стихли все звуки.

Сайф слышал дыхание - свое и девки. С носа капнуло потом. С усов текло.

В следующий миг все полыхнуло и взорвалось щепками.

Они улетели к самой стене и плашмя, как рыбины, шлепнулись на подушки.

Пытаясь пошевелиться, Сайф заорал от боли в плече. Глянул - точно, острая, как на мангал, оструганная щепка торчит. Девка лежала рядом с залитым кровью лицом и не шевелилась. Между грудей торчала пара таких же острых щепок драгоценного красного дерева.

Придерживая плечо, Сайф все-таки встал.

Из тучи пыли и оседающей трухи на него вышел... сумеречник.

От неожиданности бедуин захватал ртом воздух и рявкнул: