Ксения Медведевич - Мне отмщение

Бедуин разродился новостями, еще не успев поставить верблюда на колени:

- Ужасное бедствие! Карматы! На Медину идут карматы! Эти люди - из племени таглиб, все роды снимают шатры и бегут куда глаза глядят! Над Асиром стоит туча пыли, закрывающая небеса! Карматская армия неисчислима!

Нелепо задирая ногу, Лайс выпростался из седла, спеша, зацепился штаниной за медные бляхи на оторочке - и с жалобным воплем завалился набок. Коленопреклоненный верблюд продолжил отрешенно жевать что-то съедобное. Аз-Захири охнул и схватился за сердце. Лайс дернул ногой, ткань с треском подалась, и освобожденный бедуин метнулся к вьюкам:

- Скорее! Быстрее! Делаем ноги!

Языковед взмахнул ручонками и замельтешил рядом.

- Куда ты так спешишь, Лайс? - спокойно спросил Тарег, дожевав, наконец, финик.

Оба человека дернулись и одинаково обернулись на его голос.

- В Медину? - усмехнулся нерегиль. - Карматы идут туда же. А куда вы, почтеннейшие, собрались бежать из Медины?

Лайс и аз-Захири в ужасе переглянулись. Они, пусть и с запозданием, сообразили, к чему клонит Тарег.

Медина возникла на широкой и некогда оживленной караванной дороге из Лаона на север. Цепь оазисов в котловине у подножия горы Ухуд оказалась крайне удобным местом для стоянки купцов, возивших из Лаона стекло, вина и ткани. Дальше торговый путь уходил на север, к Бадру, а от Бадра тянулся через земли племен кальб, мутайр и руала, через красные дюны пустыни Дехна к благословенному городу Куфе, древней столице зайядитского благочестия. Другая дорога уходила от Медины на восток, к Хайбарскому оазису, а от него уже начинала петлять вдоль отрогов Асира, пока не переваливала через хребет. Из ущелий Асира она вытекала на плодородные влажные земли аль-Ахсы, которые еще называли житницей аш-Шарийа.

Однако главная и самая ныне знаменитая дорога вела из Медины на запад - к Ятрибу. К городу Али и долине Муарраф, к главным святыням ашшаритской веры: Черному камню каабы и колодцу Зам-Зам.

Точнее, дорога вела как раз из Ятриба в Медину. Кафилат-ас-султан, официальный караван паломников, в последние десятилетия выходил из Мариба и шел через земли племен тамим и манасир сначала в Ятриб, а потом уж в Медину. Так казалось безопаснее. Во всяком случае, до недавних пор. Ибо несколько лет назад бедуины повадились убивать паломников и спускать колодцы, и западная караванная дорога стала столь же опасна, как и восточная, идущая от Куфы через Бадр.

Торговля в Медине потихоньку глохла, приток пожертвований сократился до тоненького ручейка, припасы паломникам приходилось везти все больше на себе: в аль-Ахсе прочно обосновались карматы, Ятриб сам не мог себя прокормить, еды не хватало не только богомольцам, но и местным. Кому такое понравится?

А самое неприятное заключалось в том, что ведущая на запад, к Ятрибу, дорога славилась своими опасностями и трудностями. Проще говоря, то была даже не дорога, а караванная тропа. Она не забиралась высоко к вершинам Хиджаза, все больше петляя среди скальных отрогов. Но горный хребет не нуждался в снегах и гибельных пропастях, чтобы погубить путника. Безжизненные камни не оживляла растительность. Вдоль тропы так и не нашли ни единого источника воды. Животные также обходили стороной скалы, дышавшие замогильным холодом ночью и адской жарой днем. Ашшариты издревле верили, что паломник, погибший в горах Хиджаза между Ятрибом и Мединой, считался совершившим полный хадж и отправлялся сразу в рай.

Те, кто сумел добраться до древнего Города и припасть к ступеням Масджид Набави, Масджид Пророка, оставались в Медине надолго. Отдыхать. Отъедаться. Пить воду - вдосталь. И раздумывать: а не будет ли проще рискнуть пожитками, свободой и головой, выбрав обратную дорогу через Бадр к Куфе. Возвращаться в могильную тень Хиджаза не хотел никто. Говорили, что дно ущелий вдоль тропы сплошь выстелено костями паломников, а по ночам к путникам прибиваются кутрубы и гулы. Невыспавшиеся, дрожащие люди не сразу замечали, что в караване прибавлялось путников. А потом оказывалось слишком поздно: они сбивались с тропы, обнаруживали себя в каком-то глухом ущелье, а когда тени удлинялись и солнце меркло, к ним выходили неупокоенные души и джинны. В Медине долго показывали юношу, бродившего от масджид к масджид в затрепанном, потерявшем белизну ихраме. Бедняга повредился в уме в проклятых горах: его подобрали на дороге - окровавленного, грязного, лепечущего несуразности. Вроде как всех его спутников убили и сожрали гулы - уже потом рассказывали, что незадолго до того в Хиджазе пропал большой караван. Безумец смертельно боялся темноты и с наступлением сумерек начинал подвывать и жалостно плакать. Его из жалости пускали в притвор, где верующие складывают перед намазом обувь. Он трясся там до самого утра, считая забытые шлепанцы и то и дело оборачиваясь на горящий фитилек масляной лампы.

Еще рассказывали, что в последние десятилетия оазисы в долине Медины скукоживаются под призрачным дыханием страшных гор - все сохнет на корню, и никакие молитвы не могут защитить умирающий Город. Два карматских налета оставили после себя почерневшие камни пожарищ и пустые жилища. Зажатая между двух скальных стен Медина медленно превращалась в неспокойное кладбище, заросший сорняком пустырь, который всегда остается на месте покинутого жилища. Из лежащего в тени горы Ухуд города не было выхода - ведущая к Ятрибу дорога тоже обещала смерть. Возможно, более мучительную, чем от меча или голода.

- Мы в западне! - взвизгнул Лайс и шлепнулся на циновку. - Мы все погибнем!

Ужас их положения дошел и до аз-Захири: языковед плюхнулся рядом с бедуином и жиденько, скудно истекая слезами, расплакался.

- Ты же смертный, Лайс, - усмехнулся Тарег. - Ты все равно умрешь - не все ли тебе равно, когда?

И надкусил еще один финик. Бедуин обиженно надулся и принялся скрести в волосах под куфией. Аз-Захири всхлипнул:

- А ты почему хранишь такое спокойствие, о сын сумерек? Мой жизненный срок истек задолго до того, как я отправился в хадж, - мне, ничтожному, уже давно перевалило за пятьдесят! Но ты-то можешь жить вечно!

Дожевав откушенное, Тарег флегматично сообщил:

- Нам всем осталось жить не более трех лет. Годом раньше, годом позже - какая разница?..

- Чево?.. - рассерженно переспросил Лайс.

- Ах!... - воскликнул аз-Захири, сообразив, о чем речь.

- Ты чево такое говоришь, Рами?!

- Четыреста девяносто первый год, - упавшим голосом ответил за Тарега языковед. - Астрологи предрекают, что через три года нас ожидает конец света. Это действительно так, о сын сумерек?

- Спроси своего Бога, - сплюнул косточку Тарег. И желчно добавил: - Это вы с ним общаетесь по пять раз на дню, не я...