Ксения Медведевич - Мне отмщение

- Ну так я что, люди ж говорят, вот я и...

- Как ты думаешь, зачем Катталат аш-Шуджан приходила к работорговцу, продавцу фиников и твоему другу? Просила выкопать ее из одного места и закопать в другом, зато головой к Ятрибу? Прочитать пару-тройку молитв?

Муса осторожно кашлянул. И заметил:

- А что ж она Джаффаля еще не ... того, в общем?

Тарик улыбнулся уголком рта:

- Она лежит где-то неподалеку, в пустыне. Не знает, где его искать. И не может далеко отойти от могилы.

- Сейид, а вы что же, собираетесь ей... сказать?

- Нет, - все так же странно, с нехорошим прищуром, улыбнулся нерегиль. - Я собираюсь...

Что собирается сделать господин нерегиль, осталось до времени невыясненным. Потому что в переулок перед домом кади влетел чернокожий мальчишка в замызганной рубашонке и заорал:

- О горе нам горе! Достойный господин Шаммас ибн Хишам найден в собственном доме мертвым!

Муса быстро схватил его плечо и кинул в руку даник:

- Как он погиб?

Арапчонок блеснул снежно белыми зубами и весело крикнул:

- Господин ибн Хишам упал в колодец и утонул!

И мальчишка побежал дальше по переулку, оглашая его пронзительными воплями:

- Горе нам горе, правоверные! Кто желает услышать леденящие душу подробности, да пожертвует медную монетку!

Хлопали двери, скрипели калитки, наружу высовывались бородатые мужские и по самые глаза укутанные женские головы:

- Иди сюда, о дитя! Расскажи подробнее!

Арапчонок сверкал улыбкой и подставлял под медяки подол рубашки, бесстыдно открывая болтающийся крохотный срам:

- Горе нам горе! К колодцу ведут женские следы, я видел это собственными глазами, клянусь Всевышним! Эта скверная, эта подлая, эта призрачная развратница похитила жизнь еще одного достойного человека!

- Отлично, - ошалело пробормотал Муса. - С чего это она развратница?

- Ну неужели достойный Шаммас ибн Хишам - преступник? - прошипел Тарик, и айяр понял, что видит на лице нерегиля совсем не улыбку, а гримасу ледяного, лютого гнева.

- А что он ей сделал? - сглатывая слюну, спросил айяр.

- Мой господин скупал у Джаффаля добытое в походах, - пропел у Мусы за спиной девичий голосок.

Ушрусанец подскочил на месте, как подбитая утка:

- Тьфу на тебя, о дочь греха! Ты-то откуда знаешь?

Девица подмигнула им густо накрашенными глазами и кокетливо поправила закрывавший лицо платок:

- Я уже три года как невольница в его доме, как не знать? Между прочим, я вас по всему городу ищу, о славные воины! Почтенные мулла и имам нашей масджид просят господина нерегиля удостоить их беседой!

- Передай, что я их... удостою беседой... чуть позже, - процедил Тарик.

Рабыня подняла острые плечики, опустила голову и шмыгнула прочь.

- Шпионка, - тихо сказал Муса.

- Увижу кого-нибудь с бабой, убью, - спокойно сказал нерегиль.

И зашагал прочь из переулка, в котором уже толклось порядочно народу, наперебой зазывающего к себе выкрикивающего новости арапчонка.

- Куда мы? - поспешая за господином, поинтересовался Муса.

- Пора навестить одного почтенного человека по соседству, - тихо сказал Тарик. - Поднимай людей.

Муса радостно осклабился: вот это, он понимал, жизнь! Сейчас будет скачка! А потом драка! Резать будем! Убивать будем! Арканами волочить будем! Три дюжины рыл у этого Джаффаля - ха! Наши два десятка молодцов откромсают им яйца в мгновение ока!

- Джаффаль мне нужен только живым, - холодно приказал нерегиль, не сбавляя шага.

Толпа густо стояла у подножия холма Манат, но окружающая пустыня чернела глухо и беспросветно. Факелы в руках мужчин казались глупыми насекомыми на манер светлячка: дунешь, холодный ветер ударит - и все, нету огненной мошки.

Ветер, кстати, свистел и выл, рвал со смоляных наверший факелов пламя. Люди ежились, переговаривались, вскрикивали, перекликались, но не уходили. Хотя мерзли, как шакалы.

Из ночной пустыни несся переливчатый вой - не шакалий. Это знали все.

Знали жители Таифа, столпившиеся у подножия холма.

Знали присоединившиеся к ним жители Джираны. Многие увязались за налетчиками, порубавшими айяров самого сильного человека городка, - посмотреть, что сделают с пленными.

Знали ушрусанцы - те еще запаленно дышали после скачки, драки и снова скачки.

Знали пленные - хотя к ночи из всех пленных остался в живых только Джаффаль.

Остальные уже лежали у жертвенника Манат мертвыми.

Джаффаль елозил на коленях, дергая связанными локтями, читал трогательные стихи и умолял о пощаде.

Ушрусанцы устало переглядывались, народишко внизу всхлипывал, сочувственно голосил и выкрикивал ответные бейты.

Бедуина, видать, снова одолело вдохновение, и он, подвывая, продекламировал:

В ответ из толпы донеслись жалостные причитания и мольбы "пощадить достойного сына племени бану тай". Чей-то голос выкрикнул:

- О храбрец! Тебя схватили безвинно, о лев воинов пустыни! Я посвещаю тебе ответные бейты!

Муса топтался и чувствовал себя невыразимо погано: вой гончих Манат, глупые причитания трусливого бедуина и словоблудие таифцев настолько не сочетались между собой, что положение мучительно понуждало его пойти в сторону и облегчить желудок - хоть так, хоть эдак.

Более того, Муса был уверен, что ответные бейты обращены как раз к ним, ушрусанцам. Точно - толпа вскипела криками:

- О доблестный!

- Клянусь Всевышним! Пусть моя жена станет вдовой, если эти скверные, эти неверные, эти подлые огнепоклонники наложили на тебя руки справедливо!

Прекрасно. Самое время пойти блевануть - но в пустыне выли, выли псы богини, так что отлучиться Муса боялся до той самой усрачки.

Над камнем и пускающим слезы и слюни Джаффалем стоял господин нерегиль и молча, неподвижно, чего-то ждал.

И вдруг Муса почувствовал... это. Спиной. Всем хребтом. Это было очень, очень тихим. Словно бабочка порхала. А кругом гомонили, выли, стонали и причитали. Но айяр уже раз слышал это - и не мог ни с чем перепутать. А еще Муса с ужасом понял, что гончие притихли. Словно слушали, слушали то же самое, что и он.

Звяк. Звяк. Звяк.

И тихий, прозрачный голос, проникающий в слух, как таракан заползает в ухо к спящему: