Руслан Михайлов - Изгой 4: Ледяное проклятье

— Н-нет, господин, не хочу! Простите скудоумного, с языка слетело.

— То-то! Собирай людей. Засиделись мы тут. Поутру выступаем.

— И еще, господин! Вы велели сообщать обо всех кто пересекает Пограничную стену и отправляется в Дикие Земли.

— И? Были такие?

— Да, господин. Только наоборот. Те, о ком сообщили наши люди вышли из Диких Земель прямиком к поселению Стальной Кулак — это там, где коротышки строили еще одну крепость для Мезерана, да так и не достроили…

— Я знаю, где это! — раздраженно буркнул старик — Что с теми людьми? Куда они отправились дальше?

— Никуда! Задержались в поселении на неделю, а затем убрались обратно за стену. Вроде как закупали все подряд. Оружие, продовольствие, сани, скот и птицу. На расспросы отвечали крайне неохотно, судя по всему — бывшие вояки. И еще — с ними гномы были.

— Плевать, кто там был! Пусть хоть сам Создатель в хвосте отряда плелся! Откуда они? Из какого поселения? Узнали?

— Нет, господин — собеседник опустил глаза к столу — Говорю же — вояки это бывшие. Выправка, поведение — словно волки лютые! За главного у них бородатый верзила, с топором приметным — гномьей работы — так мой человек попытался было надавить на него, припугнуть малость, чтобы поразговорчивее сделать…

— Припугнул?

— Куда там! На следующий день и похоронили его — бугай тот топором разок махнул и все!

— А стража?! Стража куда глядела? Почему не повязала убийцу, да в тюрьму не отволокла?

— Да пришли стражники! Как не прийти? Да толку то? Стражник рта раскрыть не успел, ему навстречу священник вышел, красной лентой перед носом служивого махнул, пару слов сказал, так те восвояси и убрались! Да так торопились, что едва алебарды из рук не роняли!

— Понятно… — протянул старик и поднялся на ноги — Ладно, сейчас это неважно. Собирайте людей. Пора нам выйти из тени.

— Слушаюсь, господин Ситас! Позвольте узнать — куда направимся?

— К тому месту где лорд Ван Ферсис задал святошам жару. Это далеко отсюда?

— Нет, господин! Самое большее — неделя пути!

— Вот и хорошо — удовлетворенно кивнул Ситас Ван Мерти — Вот и хорошо.

****

Ярко освещенный многочисленными факелами проход оканчивался у широкого проема в стене, за которым царила почти полная темнота. Лишь по углам вырубленного в каменной толще помещения горело несколько жировых светильников, чей тусклый свет позволять различить расположенный у тыльной стены квадратный бассейн, до краев наполненный исходящей паром жидкостью. В спертом воздухе отчетливо чувствовался сильный запах тухлых яиц и что-то еще, не менее противное обонянию, но уже неопределимое.

Дряхлый трясущийся шурд остановился на пороге, упал на колени, прислонился лбом к горячему полу и неподвижно замер в этой позе, стараясь делать как можно мелкие вдохи и чувствуя, как в висках заколотились молоточки, предвещающие приход сильной головной боли. Так было всегда, как он спускался сюда, в обиталище великого Нерожденного.

— Встань Гукху и подойди поближе — тихий шелестящий голос донесся со стороны бассейна и заставил старого шурда содрогнуться — вот уже двадцать лет, как он удостоен чести служить великому шаману и повелителю, но все еще не привык к этому казалось бы бестелесному голосу…

Гукху выполнил приказ только наполовину — он не встал с колен, но быстро перебирая конечностями, подполз ближе к парящему бассейну.

— О великий… вернулся отряд и принес вести… горестные вести, от которых сердце старого Гурху содрогнулось и едва не остановилось…

— Подожди. Моя мать проголодалась, Гурху, покорми ее — велел все еще невидимый взору прислужника Нерожденный и по колышущейся воде прошла отчетливая рябь — Ты же знаешь, насколько сильно я люблю свою мать…

— Повинуюсь, о Великий — отозвался старый шурд и только сейчас, с кряхтением разогнул искривленную спину и шагнул в сторону, где у самого края бассейна виднелась невысокая и узкая каменная лавка.

Перебивая вонь серных испарений, в ноздри Гурху ударил кислый запах застарелых нечистот, исходящий от истощенного и искореженного врожденными болезнями гоблинши, что безвольно вытянулась на лавке запрокинув лицо к низкому потолку, откуда срывались капли влаги и обильно орошали ее обнаженное тело. Изредка по ее телу проходила длинная судорога сопровождающаяся чмоканьем нервно смыкающихся беззубых десен и скрежетом полосующих камень неимоверно отросших и изогнувшихся когтей.

— Сперва причеши ее — прошелестел Нерожденный — Сегодня она хочет быть красивой.

Кивнув, Гурху шагнул к изголовью лавки и осторожно пригладил жидкие седые пряди, беспорядочно топорщащиеся на почти полностью плешивой голове. Губы дряхлой гоблинши изогнулись в жутком подобии довольной улыбки, но глаза остались закрытыми. Сняв крышку с неглубокой глиняной миски, прислужник зачерпнул горсть жидкой каши с редкими волокнами мяса и приоткрыв рот древней старухи, занялся ее кормлением.

Мать Нерожденного ела неохотно и пищу приходилось проталкивать почти насильно, с одновременным массированием горла, чтобы каша прошла дальше. Гурху хорошо знал почему она не желала есть — старая гоблинша давно хотела умереть. С того момента, как произвела на свет своего единственного сына, так никогда и не покинувшего ее утробу полностью. С того момента, когда магия сына взяла контроль над ее телом и заставила возлечь на жесткую каменную лавку у подземного источника с желтоватой горячей водой, откуда она больше так и не поднялась.

Не прерывая кормления, Гурху покосился на длинный змеевидный отросток, выходящий из чресл старой гоблиншы и исчезающий в горячей воде бассейна. Полупрозрачный отросток мерно пульсировал, прогоняя по себе животворные соки, питающие Нерожденного. Мать и сын — они все еще связаны… неразрывно связаны до самой смерти.

— Довольно… она сыта.

— Да, великий — согнулся в поклоне прислужник — Я принес важную весть, повелитель.

— Я слушаю тебя, Гурху-прислужник.

— Отправленный к озеру Отца отряд выяснил, что случилось с отправленными на беседу с НИМ старейшинами. Они все мертвы и лежат в снегу на берегу, в ста шагах от усыпальницы Отца. Убиты все до единого. Но не это самое страшное известие, о великий… есть куда более горькая весть…

— Говори.

— Наш Творец, великий Отец… багровый саркофаг с его телом бесследно исчез… усыпальница пуста, повелитель.

— Исчез? Саркофаг Отца пропал из Пирамиды Над Темной Водой? Да?! Ну же! Отвечай!

— Да, повелитель, п-пропал бесследно — запнулся съежившийся Гурху, с недоумением прислушивающийся к звенящей в голосе Нерожденного… радости…

По горячей воде прошла сильная рябь, раздался громкий плеск и старый прислужник вздрогнул — на его руке сомкнулись склизкие черные пальцы с каждой секундой сжимающиеся все сильнее, в темноте ярко зажглись два желтых фосфоресцирующих глаза. Лежащая на лавке старуха открыла беззубый рот и содрогаясь в корчах издала продолжительное шипение, по влажному камню скамьи едва слышно зажурчала струйка вонючей мочи.