Юлия Фирсанова - Божественная дипломатия

Он был восхитительно совершенен: строг и изящен одновременно. Длинный узкий обоюдоострый клинок темной стали с простой рукоятью, обмотанной кожей и круглым навершием, пара кинжалов подстать мечу висела рядом. У самой гарды клинков ясно виднелось гравировка - оскаленная голова волка - клеймо знаменитейшего оружейника Каартахефа. Но даже не будь клейма, Фарж опознал бы творение гениального мастера с первого взгляда. На непроницаемо-спокойном лице вара появилось выражение восхищения, даже хмурые складки у губ разгладились, а взгляд перестал походить на стальную бритву. Не удержавшись от искушения, воин снял меч со стены, провел пальцем по голомени и взмахнул клинком, проверяя совершенный баланс оружия...

Восторг от созерцания превосходного клинка начал вытеснять подозрительную настороженность, оставляя лишь привычную внутреннюю собранность опытного вояки. По мужественному спокойствию Фаржа шла лишь слабая рябь чувства вины и легкого беспокойства.

- Поздравляю нас! - Мелиор приподнял бокал, празднуя установление последней нити связи со шкатулкой Миреахиля. - Все прошло превосходно!

- Мы молодцы, - охотно согласилась богиня. - Еще пара дней, и нити окрепнут настолько, что будут улавливать тончайшие нюансы настроения хозяев, а может быть, и обрывки мыслей.

- Надеюсь, это будет интересней их эмоций, - закапризничал Энтиор, печально подумав о том, что пока жиотоважцы в Лоуленде, нечего и думать о том, чтобы вернуться к работе над мозаичным панно ситрасиль, которое так и осталось незаконченным.

- Наверняка это будет веселей официальных мероприятий, то, что незаконно, как правило, бывает куда забавнее разрешенного, - согласилась принцесса.

- Опять все бегом, к чему такая бешеная спешка? - скривил совершенной формы рот Энтиор, имея в виду вечернюю аудиенцию. За те полтора часа, что оставались до нее, великолепный принц, стремящийся быть абсолютным совершенством, никак не успевал поменять гардероб, выбрать украшения и причесаться. - Отец мог бы принять жиотоважцев и завтра. А так опять придется переодеваться заклинанием. Если папа продолжит столь отвратительно себя вести, это может превратиться в дурную привычку.

- При той массе дурных привычек, коей ты обладаешь, дорогой, разве станет трагедией прибавление к этому сонму еще одной? - удивилась принцесса.

- Стради, разница между привычками, приобретенными добровольно, и навязанными весьма велика, - фыркнул Энтиор, передернувшись.

- Помнится, ты говорил, что тебе нравится насилие, - немедленно заметил Мелиор, пряча улыбку.

- Нравится, - промурлыкал принц, чуть выпустив клыки, - но не в такой извращенной даже для меня форме, брат.

- Мелиор, дорогой, а ты не поднимешь нам ужином настроение перед приемом? - ласково попросила Элия, раздразненная тем, с каким аппетитом уплетал бутерброд Мичжель.

- Милая, ты требуешь от меня почти невозможного, - слегка кокетничая, взмолился брат, - за столь короткий срок я не в силах сотворить настоящей трапезы, которая удовлетворила бы твой изысканный вкус! Если только легкую невзыскательную закуску... Не гневайся!

- Считай, что ты прощен заранее, если в течение десяти минут я получу эту самую закуску! - милостиво согласилась богиня, прекрасно понимая, что представления Мелиора о невзыскательном совершенно иные, нежели у нее. Конечно, брат имел обыкновение часами обдумывать сервировку стола, сочетание блюд, их оформление, марки вин, музыку для сопровождения. Но и без всех этих ритуальных раздумий, Элия знала точно, ужин будет обилен и утончен, а коль ему недостанет обычной изощренности, граничащей с извращенностью Бога Гурманов, он не станет хуже. - Но если ты всерьез опасаешься за качество блюд, пусть для начала их лично отведает Энтиор. Вампиры ведь необычайно выносливы.

- Стради! - возмутился вампир, даже приподнимаясь из кресла. - Как ты можешь говорить такое! У меня очень нежный, капризный желудок! Моя болезнь станет настоящей трагедией для государства!

- Значит, ты отказываешься от ужина? - хитро уточнила Элия.

- Нет, я лишь предлагаю проверить сомнительные по качеству блюда на куда менее ценных объектах, - нашел выход изобретательный принц.

- Я не дам герцогу Лиенскому ни крошки! И не надейтесь! - с наигранным возмущением категорично отрезал Мелиор под заливистый смех сестры.

Ровно в десять вечера резные инкрустированные витарем двери малого зала аудиенций распахнулись, чтобы впустить пеструю группу избранных представителей посольства, удостоенных чести лицезреть его королевское величество Лимбера Вилентайна Арабена Первого.

В зал вошли: торжественно серьезный Монистэль в темно-зеленой тунике и белом плаще, скрепленном на груди серебряной брошью - знаком своего высокого положения, Ижена в очередном варианте на сей раз темно-синего платья с косым вырезом, выставлявшем напоказ голограмму кристалла, Мичжель в свежем комплекте уже ставшей привычной лоулендцам серо-синей одежды и великолепная Магжа в пышном черном платье с красной каймой, из-под которого виднелось второе золотое, отделанное нежным кружевом на широких рукавах и по низу подола. Строгий Фарж, глашатай, хранитель печатей, а заодно и верительных грамот в тяжелой шкатулке замыкали процессию.

Гости оказались в овальном помещении со светлым паркетом и высокими стрельчатыми окнами, забранными искусными витражами, изображающими патриотичные сцены из истории государства. Золотистый тюль штор, собранных мягкими складками высоко наверху и в проемах между окнами, не заслонял красоты витражей. В зале было почти пусто: несколько скамей и кресел, обитых атласом, вдоль стен, перемежающихся большими напольными вазами со свежими цветами, разумеется, розами, терялись на фоне громадного кресла из темного дерева с искусной резьбой, инкрустацией драгоценными камнями и серебром. Рядом стояли пара принцев, прекрасная принцесса и секретарь государя. Сидение кресла было занято высоким мускулистым мужчиной, вся фигура которого буквально излучала божественную мощь, тяжкой плитой давящей на присутствующих, заставляющую ощущать свою полную ничтожность. Парадная королевская мантия ниспадала с плеч тяжелыми волнами, сверкающая корона венчала чело владыки Лоуленда. Зеленые глаза под смоляными бровями смотрели сурово, но со скрытой доброжелательностью, как и подобает взирать великому монарху, снисходящему до просителей.

Никто, кроме детей Лимбера, при виде столь внушительного, вызывающего невольный трепет и преклонение зрелища и подумать не мог, что в голове монарха вертится только одна мысль: 'Какого демона вы сюда приперлись?'

Глашатай, придавленный важностью миссии, на подгибающихся ногах выполз вперед и выкликнул представление членов посольства, по сравнению с оглушительным ревом несколько часов назад, это вышло у него относительно тихо.