Александра Лисина - Время перемен. Лабиринт Безумия

Таррэн не заметил, как у него снова вспыхнули Огнем глаза, как загорелись ладони, красноречиво сообщая присутствующим, что сила Изиара вновь проснулась и теперь смотрит через него на изумленно отшатнувшихся бессмертных, словно адская бездна, распахнувшая свои жутковатые веки.

Даже Владыка Темного Леса невольно отступил на шаг, понимая, что сын стал невероятно силен (настолько, что даже здесь, в лишенном магии месте сумел вызвать в себе Огонь Жизни!), и теперь его будет невероятно сложно одолеть. А Таррэн стремительно окутался бешено ревущим пламенем, в котором сверкали только алые бриллианты раскосых глаз, полыхнул настоящим факелом, заставив остальных поспешно зажмуриться, властным жестом вынудил их отступить еще дальше, но едва его руки коснулись прохладные пальчики Белки, так же быстро успокоился. А затем заглянул в ее лицо и окончательно пришел в себя.

— Все хорошо? — тихо спросила она.

Он только кивнул.

— Идем. Я хочу домой, в Лес, хочу взглянуть, наконец, что творится за Границей. Кошек наших повидать, на Гору сходить и вообще… я слишком многого не успел сделать в этой жизни.

— Сейчас, только малышей захватим, и пойдем.

— Каких малышей? Разве Карраш не один? Разве есть кто-то еще? — непонимающе моргнул эльф, но Белка загадочно улыбнулась и, вытянув губы трубочкой, негромко свистнула. После чего неслышно подошла к Темному Владыке и, проигнорировав насторожившихся Хранителей, пристально посмотрела ему в глаза.

— Что? Трудно жить, когда не осталось даже надежды? — эльф странно дрогнул, когда его от макушки до пяток пронзила невидимая молния. А она жестоко прищурилась и, почувствовав, что остроухий внимательно слушает, так же тихо продолжила. Ровным, почти мертвым голосом, от которого мурашки бежали по коже даже у самых стойких. Казалось, это шелестел сам воздух, это шептало низкое небо, пел легкий ветерок в пушистых кронах и играли словами невидимые ручьи. Ее невозможно было не слушать, неправильно было не внимать, невыносимо противоречить и просто больно смотреть в эти изумрудные радужки, в которых властно сияла странная, необъяснимая, но несомненная магия.

— Скажи мне, эльф, каково это — знать, что вырастил на своей груди чудовище? Каково чувствовать себя уничтоженным? Спаленным дотла чужим предательством? Молчишь… что ж, правильно молчишь, нелюдь. А знаешь ли ты, что творил твой сын последние два века своей жизни? Знаешь, сколько несчастных девчонок он убил, пока пытался доказать тебе, что достоин быть первым? Что сумеет найти ответ на твой вопрос? Знаешь, сколько боли он принес им ради этого? И сколько лет искал спасение для твоего народа?

Владыка Л’аэртэ удивленно моргнул и слегка нахмурился.

— Я вижу, не понимаешь… — покачала головой Гончая. — Таррэн, отдай ему перстень.

— Он у тебя, — напомнил эльф.

— Да не твой, а тот, который я разбила! Надеюсь, ты не оставил его в Проклятом Лесу?

Темный Владыка сильно вздрогнул. ЧТО? РазбилА?!! Она, а не он?!! Девчонка?!! Этот наглый сорванец, дерзкий недоросль и, по совместительству, юный Страж на самом деле — девчонка?!!! И… как она сказала?! Разбила чей-то перстень?!! Кого-то из наших?!! Но тогда почему он у Торриэля?!! Почему мой сын не отомстил за эту смерть, как должно?! Почему он вообще отдал СВОЙ перстень, который должен был хранить, как зеницу ока?!! Ей, смертной!!

Белка холодно улыбнулась и мигом заставила Владыку поверить, что не зря больше десяти лет носит звание Гончей. Что не солгала и действительно когда-то сумела уничтожить одного из его подданных. Вернее, не простого подданного! Она быстро шагнула вперед, вложила в повлажневшую ладонь правителя до боли знакомое колечко и так же быстро отступила. А он молча взвыл, признав потускневшего от времени родового Дракона, безжалостно изуродованный камень в оскаленной пасти, погасшие желтые глаза, и тихо застонал.

— Талларен!

После чего судорожно сжал пальцы и мысленно воззвал к своей силе, намереваясь, наконец-то, узнать, где, как и почему погиб его старший сын. Отчего двадцать лет назад его ветка на Родовом Ясене засохла и скорчилась, как от страшного пожара. А также то, кто именно принес его Дому столько горя.

И… перстень послушно ответил.

Темный Владыка внезапно увидел все. То, что случилось в его Роще два века назад, и все, что произошло потом. Почувствовал чужое разочарование, ощутил чужое нетерпение и страстное желание закончить. Увидел длинную вереницу искаженных болью лиц — молодых и не очень, совсем юных и уже познавших материнство, светлых, темных, рыжеволосых, но всех — исключительно красивых. Удивительно привлекательных для смертных, которых его сын всегда выбирал особенно тщательно.

Он познал вкус чужого нетерпения, жажду знаний, настоящую одержимость, что была свойственна пропавшему наследнику. Наконец-то понял, почему та неудача привела его в исступленное бешенство. Осознал причину его ухода, долгого молчания, на протяжении которого Совет не знал, что и подумать. Затем увидел душный подвал, истерзанные детские тела на грубо сколоченных столах, щедрые потеки крови на полу и на стенах. Старые, засохшие, успевшие выдохнуться, и совсем еще свежие, едва не дымящиеся. Затем с содроганием услышал истошный детский крик и все то, о чем горящий жаждой отмщения эльф говорил в те неимоверно долгие сутки. Он с ужасом смотрел в распахнутые глаза мертвой белокурой малышки, на теле которой не осталось живого места. С еще большим ужасом увидел вторую, что еще сопротивлялась. На мгновение прочувствовал всю ее боль, отчаяние и неистовое желание вырваться, выбраться, уничтожить жестокого палача. Даже умереть ему назло, чтобы хотя бы так испортить его далеко идущие планы, в которых была и долгая жизнь, и удовольствие, и открытая настежь дорога к трону (которого он, кстати, тоже устал ждать!)…

В воспаленном сознании Владыки молнией промелькнула догадка о собственной неприглядной участи, если бы только все получилось, а потом он услышал тихий голос сломавшего оковы ребенка, отвратительный хруст разбитого перстня и громкий, полный ярости вой, после которого все вокруг затопил двойной Огонь Жизни. Их общий Огонь, без которого существование странной, страшновато измененной человеческой девочки было бы невозможно. После чего все поглотила бездонная чернота и холод… уже знакомый ему холод приближающейся смерти. А еще — боль. Страшная, неугасимая, поистине безумная боль, которую испытал в последние минуты жизни его умирающий сын. Боль заслуженную. Боль дикую, кошмарную, по-настоящему жуткую. Боль, от которой можно сойти с ума даже сейчас — едва коснувшись ее краешком и почувствовав последние удары разрубленного надвое сердца. Вся она обрушилась на пошатнувшегося от откровения эльфа. И вся она отразилась в его почерневших глазах, вызвав у Белки удовлетворенную усмешку, а у Хранителей — полный ужаса стон. Последнее, что еще пылало в рвущемся от боли разуме Владыки — это пронзительные голубые глаза, помертвевшие от точно такой же боли и невыносимого отчаяния, погасшие, нечеловеческие… глаза смертной девчонки, которые навеки отпечатались в памяти погибшего сына. Те же самые глаза, что смотрели на него в эту минуту и все еще пылали от ненависти.