Андрей Валерьев - Форпост. Право победителя

Полковник повёл всех грамотно, с тёмной стороны, оставив лунную дорожку с другого борта судёнышка. Питер, стараясь не шуметь, грёб из последних сил. Икру свело судорогой, и канадец, нырнув под воду, изо всех сил потянул стопу на себя.

Это помогло, но мужчина немного отстал от группы.

«Нет, так не пойдёт! Скажут — струсил».

Питер крепче сжал зубами нож и припустил за остальными. Порезанные лезвием губы жгло солью, а эмаль на прекрасных ровных зубах крошилась о ржавое железо.

«Плыви, поганец! Плыви!»

Франц мягко толкнул в плечо.

— Там.

— Тсс!

Они приближались тихо-тихо, почти незаметно. Если бы шумел ветер, и была чуть сильнее волна, их ни за что бы не засекли.

— Франц, — голос Вани был на грани слышимости, — готовь факелы. Фойер, понял?

С тёмной стороны за фальшборт светлым пятном зацепилась чья-то рука.

— Ну что, мужчины, поработаем? Франц, огонь!

В свете внезапно зажёгшегося факела Питер прекрасно видел, как лишился руки полковник, первым рванувший наверх. Уже уходя под воду, раненый вояка метнул свой нож во врага. И, кажется, даже попал, но это был единственный успех абордажников. Команда кораблика, подсвечивая себе факелами, спокойно рубила измождённых пловцов огромными мечами.

Питер отчаянно замычал и изо всех сил заработал руками и ногами. Ему хотелось орать, но проклятая железка во рту мешала.

«Не успел, Боже, не успел! А! Атака!»

— Стой, куда? — Питера остановил Джейк, стюард американского «Боинга». — Не видишь, мы одни остались.

Он мотнул головой в сторону дрейфовавшей в пяти метрах лодки. Люди на её борту просто стояли, освещая всё вокруг, и слушали, о чём говорят два уцелевших пловца.

— Не повезло нам. — Джейк слабо улыбнулся, дыша как загнанная лошадь.

— Эй! Ком, ком. Пис, браза! — Люди на лодке махали факелами и звали пловцов к себе. Джейк показал русским средний палец, резко выдохнул и нырнул в тёмную воду.

На востоке засерел краешек неба.

Диверсанты оказались крепкими парнями. Назад повернул только один, остальные упорно лезли наверх, не обращая внимания на падающих в воду зарубленных товарищей.

«Сволочи они, конечно, но храбрецы!»

Иван только сейчас обратил внимание на распоротый рукав камуфляжа.

— Ты смотри! Даже руку зацепил!

— Сильно, Иван Андреевич?

— Пустяки, царапина. Эй, ты, ком цу мир, бля! Франц, как это на английском сказать?

На глазах потрясённой команды один из двоих оставшихся пловцов показал фак, выдохнул и утопился. Последний оставшийся диверсант выплюнул в море нож и посмотрел на рассвет. Было видно, что он не боится. Ни смерти, ни боли, ничего не боится. Просто, по каким-то своим причинам, он не хочет умирать. Мужчина перевернулся на спину, отдохнул минутку и, экономя силы, поплыл к далёкому берегу.

— Франц, заводи и давай-ка за ним. Он мне нужен. Договариваться-то насчёт баб всё-таки придётся.

— Всё, шеф, он спёкся.

— Ну, чего стоите? Ныряйте за ним!

Аудрюс, как ни странно, был ещё жив. Старпом лежал на песке, у самой линии прибоя, а позади него столпились, с надеждой вытянув шеи, ещё человек пятьдесят-шестьдесят.

Литовец делал странные движения руками, как будто пытался плыть, мотал головой и пробовал подняться. В монокуляр Иван хорошо рассмотрел обрезанные уши и располосованную ножами спину.

— Кожу снимали.

— Что? — не расслышал Лукин.

— Кожу со спины ему сняли, да уши обрезали. А так — жив ещё. — Маляренко искоса наблюдал за реакцией Игоря.

«Молодец!»

Парень не стал устраивать истерики и бесноваться с пеной у рта, а лишь немного побледнел и крепко сжал челюсти. На щеках перекатывались желваки.

«Эге! Что-то будет».

Жалости к будущим покойникам, пока ещё спокойно стоявшим на пляже, Иван не испытывал совершенно.

— Ты на всякий случай имей в виду, мил человек, что патронов-то у нас — одна обойма.

— Я понял, Иван Андреевич. — Лукин сплюнул и пошёл собираться.

— Франц, давай к берегу!

В десант пошли сам Иван и два Игоря. Связанный диверсант валялся в трюме, а на самой «Беде», которая отвернула в море, остался только немец.

Высадку русских моряков в двадцати метрах от пляжа толпа встретила ошеломлённым молчанием. Подняв над головами автоматы, по грудь в воде, три мрачных мужика решительно шли на берег.

Страшно закричала женщина, за ней ещё одна. Потом плач подхватили ещё несколько женщин.

Толпа подалась назад и рассыпалась, на песке остались лишь Аудрюс и воющие вдовы.

Литовец умер через полчаса, так и не придя в сознание. На нём, что называется, не осталось живого места. Было видно, что моряка пытали очень долго, умело и вдумчиво. Лукина проняло.

Парень облизал ссохшиеся губы и, едва сдерживаясь, процедил:

— Верите — нет, Иван Андреич, вернусь сюда. Обязательно вернусь. Соберу ребят и всех…

Костяшки сжатого изо всех сил кулака побелели и затрещали.

— Верю, Игорь, верю. Да заткнись ты!

Иван от всей души отвесил пинка особо громко воющей бабе. В ней что-то хрустнуло, она всхлипнула и вырубилась.

Над пляжем повисла тишина.

«Так. Не считая этой дуры, имеем ещё четырёх баб. Неплохо».

Второй Игорь согнал пленниц в кучу и, надавав для профилактики тумаков, вязал женщинам руки их собственной одеждой. Полунагие пленницы смотрелись очень аппетитно — все они были довольно молоды и стройны. И, кстати, замученными совсем не выглядели. Припомнив, в каком виде он вывозил отсюда русских женщин и девочек, Иван почувствовал, как в нём мутной волной поднимается ненависть.

«Суки! Самым скотам вас отдам! На самые глухие хутора!»

Среди двадцати «женишков», вкалывающих сейчас у него в усадьбе, было несколько таких «кадров», рядом с которыми Иван не хотел бы жить ни за какие коврижки.

Штурмовать укреплённый лагерь глупо. Это понимали все. Даже кипевший ненавистью Лукин.

Что делать дальше, было непонятно, и Иван скрепя сердце мигнул Францу зеркальцем, подзывая «Беду» обратно к берегу. Пяток баб — это мало, но лучше, чем ничего.

— Шеф, глянь. — Лукин недобро смотрел в степь. — Идёт кто-то.

Этим «кем-то» оказалось то самое маленькое чмо. Тощий и худой оборванец, ростом метр с кепкой, тащил за собою пустую корзину из-под овощей.

В другой руке у него была кривая палка с привязанным к ней серым от грязи бывшим белым платком. Чмо заискивающе улыбалось и что-то лепетало на непонятном языке.

Иван сплюнул.

— Ком, бля! Вот держи, — он выдрал из блокнотика Аудрюса страничку с именами женщин, — ту хавер [17] Искажённое two hours (англ.) — два часа понял, бля?

Для верности Маляренко показал два пальца и ткнул в циферблат часов.