Дмитрий Дудко (Баринов) - Ардагаст и его враги

Прибыхвал в отчаянии обернулся. Где же эти проклятые чародеи, разрази их Йеша! Те, однако, времени не теряли. Но и собой не рисковали: летели над полем боя в облике воронов с сумками в лапах. Божий князь Черноха, помянув Ягу, лесную хозяйку, достал клювом из котомки и бросил перед росами деревянный гребень. Тут же от леса до залива встала стена тесно сплетшихся ветвями деревьев и колючего кустарника. Росы едва успели остановить разгоряченных коней. Лишь чародейный огонь, вызванный Скумандом и подоспевшим Волхом, смог уничтожить колдовскую преграду.

Воителям Поклуса не помогло бы, однако, и колдовство, ударь на них, бегущих с севера конная дружина самбов. Но в Луговом городке ее уже не было. Сокол-оборотень принес князю Побраво весть о приходе готов, и дружина, нахлестывая коней, спешила через пущу к Янтарному городку. Нергес-ворон знал обо всем этом от ведьмы-сороки, посланной Эрменгильдой.

У устья Неймы войско Прибыхвала остановилось. Куда бежать? В море, в залив, во враждебные самбийские леса? Тройден угрюмо взглянул на Медведичей:

-- Что, косолапые, где лучше погибнуть со славой: здесь или на мысу? Течение там сильное, на косу не переправиться.

К славной смерти полумедведи отнюдь не стремились - князь галиндов уже успел это понять.

-- Если ваши колдуны не велят морю расступиться, - ответил Шумила.

Подлетевший внезапно ворон прокаркал голосом Нергеса:

-- Воинам Поклуса не пристало бежать! Готы уже высадились у Янтарного. Скачите навстречу им вверх по Нейме.

-- Вперед! Смерть Ардагасту! Добудем его голову, ур-р-р! - заревел во всю медвежью глотку Бурмила.

-- Не уступим немцам славы! - взмахнул секирой Прибыхвал.

И "защитники леса" погнали коней на север, стараясь не думать о гнавшейся за ними коннице Инисмея. Все - дружинники и князья - чувствовали себя щепками, подхваченными потоком. Оставалось верить, что поток направляют три великих бога, а не пройдохи-колдуны. О Братстве Тьмы, стоявшем за колдунами, никто из отважных варваров никогда не слышал.

Появление драккаров не застало росов врасплох. Все быстро выбрались на берег, отжимая на ходу одежду, Лайма погнала к городку священную колесницу. Юная лучница хотела бы сражаться рядом с амазонками, но сейчас ее дело было защищать храм вместе с матерью. Вслед за колесницей уходили жрицы и другие безоружные самбийки. За ними отходили к коням, укрытым в лесу, воины. Отход прикрывали, положив стрелы на тетивы, амазонки и мужчины-лучники.

Конунг Бериг наблюдал за всем этим, стоя на носу "Черного Змея". Он вовсе дне собирался позорить себя нападением на купающихся, да еще под прикрытием чар. А корабли укрыл от глаз росов потому, что ждал подхода союзника. Столь могущественного, что призвать его могло лишь колдовство Эрменгильды. Стоявший рядом седовласый Эврих Балта недовольно произнес:

-- Чего мы ждем? Пока они все уйдут в городок?

Эвриха уважали все готы. Он прославился еще в Скандии в битвах со свеонами и племенами Северного Пути, набегах на данов и герулов, доходил до земель саамов. Тридцать лет назад на юг ушли самые воинственные из готов, по большей части отчаянная молодежь, от которой старейшины рады были избавиться. И Берига тогда избрали конунгом скорее за молодость, удачу и наглость, хотя многие стояли за более опытного Эвриха. А тот и за тридцать лет не понял, как много на Янтарном Пути зависит от римлян и их серебра.

Бериг Огненнобородый был не только отважен и жесток, но и расчетлив. Иначе он не был бы конунгом так долго.

-- Ты хотел первым высадиться на Янтарном берегу, Эврих? Сейчас ты поведешь в бой войско. Но не все. Твое дело - втянуть в бой на берегу их конницу. Потом ударю я с лучшими дружинами. Откуда - увидишь. А может быть, ты управишься и сам с этими псами, лакающими кумыс?

-- Ты, конечно, бережешь силы для штурма городка, мудрый конунг? Береги. А чьи берсерки лучшие в войске готов - твои или мои, ты сейчас увидишь.

-- Пять драккаров тебе, думаю, хватит. А гепиды займутся Росяным городком. Они ведь только умалят твою славу, верно?

Гепидами - "ленивыми" называли готов, высадившихся в устье Вислы уже после Берига. Их не уважали и посылали обычно на дела опасные, но сулившие мало славы и добычи.

Эврих понимал все. Но, как истинный германский воин, не мог уклониться от славного боя, даже безнадежного для себя. Иначе Балтов, его род, станут ценить наравне с гепидами.

Вдруг от берега прямо к "Черному Змею" поплыла рыбачья лодка. Поднимая обеими руками белый щит, в ней стоял человек в гребенчатом шлеме и панцире. На панцире блестел серебряный лик женщины в таком же шлеме. Конунг жемайтов со своей богиней - валькирией, как ее - Афина, Минерва?

-- Конунг Бериг! Я хочу говорить с тобой. Ты не знаешь, кто втянул тебя в эту войну, погибельную для готов.

-- Зато я знаю теперь о тебе больше, чем ты думаешь. Я не стану с тобой говорить, пока у тебя твоя стрекоза. Отдай ее и убирайся с нашего моря в Рим, к конунгу Титу Трусливому. Ты привык одолевать оружием баб - языком и чарами. Нидинг [42] Нидинг - презренный (герм.) , тебе не место в битве героев!

-- Я одолеваю мужеством и мудростью - оружием Минервы, которую ты не чтишь.

-- Отвагу и мудрость дает мужам Один, а я - его избранник!

Либон устало вздохнул. Вот и все. Его секрет теперь известен всем. Может, и впрямь бросить эту затею с Новым Римом? Вернуться в Рим настоящий, найти себе достойное место при дворе милосердного Тита. Или просто заниматься науками, писать и читать книги в тиши виллы... Кто осудит римлянина, бежавшего от не оценивших его кровожадных варваров? Кто? Хотя бы Братство Солнца. За то, что оставил этот край на растерзание избранникам безумного бога, полумедведям и лазутчикам Братства Тьмы. И как знать, не застанет ли он Рим уже в руках Нерона?

Почему-то ему, патрицию, стало дорого уважение этих нищих бунтарей-неудачников. Они правы: Солнце должно светить всем людям, и нет народа, достойного лишь пропасть во тьме.

Сохраняя достоинство, Либон сделал знак гребцам плыть назад. А драккары уже шли к берегу стаей морских чудовищ, и другая стая поодаль застыла наготове. Воины в рогатых шлемах и медвежьих шкурах прыгали в воду и на ходу выстраивались в клин, - "свинью".

Казалось, и впрямь из пены встревоженного моря встает готовый к бою яростный вепрь. Во главе клина шел, высоко поднимая меч, старый, но по-прежнему могучий Эврих. На шлеме его топорщил щетину железный кабан, на щите скалился волк. Острие клина составляли, надежно прикрывая вождя с обоих боков, могучие воины в медвежьих шкурах. Никто из них не носил доспехов. Копья казались в их руках легкими дротиками, зато у поясов висели длинные мечи и тяжелые дубины. Основой клина были, однако, не они, а дружинники в кольчугах и рогатых шлемах, с копьями, мечами и топорами лучшей северной работы. Позади всех шли молодцы, вооруженные почти одними копьями. Доспехи им заменяла голая грудь, но не от способности впадать в ярость берсерка, а из-за бедности, преодолеть которую они мечтали не трудом, а лихими набегами.