Наталия Мазова - Исповедь Зеленого Пламени

Пройдя очередным коридором, я выхожу в маленький зал. Он освещен все тем же тускло-красным светом, в его потоке, как в водопаде крови, извивается женщина, увешанная золотой бахромой вместо одежды. «Брысь!» — бросаю я властно, женщина тут же сжимается в комочек и мимо меня проскальзывает в дверь. Красный свет темнеет, делается лиловым, потом синим — и только тогда я замечаю сидящего у стены человека с лютней. На нем черный, подчеркнуто средневековый наряд — кажется, стандарт XII века; длинные серебряные волосы скрывают лицо…

«Здравствуй», — говорю я.

«Здравствуйте, светлая госпожа», — он встряхивает головой, и я тут же узнаю эти до боли любимые мною черты. А когда он опускает лютню, я вижу, что руки его скованы длинной тонкой цепью.

«Что ты делаешь здесь, Флетчер? И… твои волосы… что с ними? Неужели…» — я не договариваю, слова стынут на моих губах.

«Вы хотите сказать — седина? Ошибаетесь, светлая госпожа, это их природный цвет. Или вы меня с кем-то путаете?»

Я опускаюсь перед ним на колени и отвожу вуаль с лица.

«Флетчер, ты что, не узнаешь меня?»

«Ну почему же! Вы — Линда-Элеонор, жена лорда Айэрра и законная владычица Авиллона», — голос его абсолютно спокоен, ни боли в нем, ни насмешки — одно равнодушие.

Как — владычица?!

Словно отвечая на этот мой безмолвный вопрос, луч синего света делается ярче, на миг я вижу свое отражение в черном полированном камне стены… И на голове моей — трехзубая корона Башни Теней, та самая, что когда-то давно венчала голову Райнэи.

«Как ты попал сюда? Кто посмел надеть на тебя эти цепи?!» — я касаюсь губами его скованных рук, но он отдергивает их.

«Какие цепи, светлая госпожа? Не понимаю, о чем это вы. А попал я сюда своей волей, я свободный человек».

«Что с тобой, любимый мой?»

Его темные глаза непроницаемо печальны.

«Не стоит вам так меня называть, владычица. Аран любит вас, и какое вам дело до скромного уличного артиста?»

«Отдайте его мне, Повелительница Огня!»

У ног моих в пыли цепляется за мое платье девочка лет тринадцати в ярко-розовых лохмотьях, на лбу ее нарисован цветок, а на щеках — звезды.

«Отдайте его мне! Ну пожалуйста, леди, ведь вы такая красивая, такая добрая, такая сильная! Вы властвуете над Светом, у вас есть целый мир. А у меня ничего нет, я знаю только этот замок, но и здесь меня никто никогда не будет любить. Пусть у меня будет хотя бы он! Чего вам стоит?»

Какое-то мгновение мне хочется просто отшвырнуть ее, как звереныша — тем более, что на пальцах, которые вцепились в мой подол, весьма внушительные коготки. Но она такая маленькая и слабая, так трогательно глядит на меня, что мне становится жалко ее.

«Маленькая, если бы я могла! Лучше не проси, ты сама не знаешь, чего хочешь. Ты же не попросишь, чтобы я отрезала и отдала тебе руку? А он ведь не рука, он часть души моей, я люблю его больше жизни, больше счастья… Он — мой возлюбленный…»

«Светлая госпожа, — теперь голос его звучит холодно, почти презрительно, — я никогда не был ни вашим, ни чьим-либо еще — я сам по себе, и только сам выбираю свою судьбу».

Он резко поднимается на ноги, цепи его звякают.

«Или это традиция всех хозяек Башни Теней — изменять Арану с менестрелями?»

«За что, о боги?!» — только и могу выговорить я. А он берет лютню и уходит в один из темных коридоров. Со сдавленным криком я кидаюсь за ним, но девочка с разрисованным лицом все цепляется за мою одежду, не давая мне бежать. Я отталкиваю ее и мчусь непонятно куда, не веря, что догоню, и зову отчаянно: «Вернись, любимый, радость моя, мой повелитель!..»

—…мой повелитель!

— Я здесь, Элендис. Что с тобой? — Хозяин гладит меня по волосам, целует, успокаивает, как маленькую. — Что тебе приснилось, любовь моя? Ты так страшно кричишь, что всю Башню можешь на ноги поднять!

Еще не осознав до конца, где я и что со мной, я сажусь на постели.

— Джейднор, — я произношу это, не открывая глаз, каким-то потусторонним голосом, — этой ночью еще одна Суть… или душа… пала под напором Тени.

Только после этого мне удается окончательно очнуться. Спальня в Башне Теней, чаще именуемая «аквариум», занавеси в цвет бирюзы… В руке Хозяина дрожит пламя свечи, в другой он держит бокал с апельсиновым соком.

— Пей. Успокойся. Все хорошо, все уже позади, это был только сон…

— Нет, Джейд, — произношу я еле слышно и утыкаюсь лицом в подушку. — Не все в нем было сном, Я ранена, тяжело ранена, и нет мне спасения…

«ТЫ ПРЕЖДЕ БЫЛ СО МНОЙ, И Я НЕ ТОСКОВАЛА!!!»

— Ешь, — говорю я устало. Милосердием в моем голосе и не пахнет.

Храниэль сидит напротив меня и болтает ногами, не достающими до пола. Перед ней блюдо моего собственного приготовления: салат из помидоров и лука, заправленный сметаной, выложен в холодный вареный рис, после чего все тщательно перемешано. На мой взгляд так вкуснота неимоверная, но у Храниэль на этот счет особое мнение.

— Я не люблю лук, — тянет она (а глазенки хитрые-хитрые!). — У меня от него язык болит.

— Вот еще новости! Между прочим, когда у меня во рту ранки, я всегда лук ем — и сразу перестает болеть. Так что не выдумывай. И пока не доешь ужин, никакого жженого сахара не будет.

На самом деле я почти мечтаю, чтобы Храниэль оставила половину на тарелке — тогда можно будет самой доесть… Все чаще я отказываю Россиньолю — моего душевного состояния уже не скрывает и вуаль. Естественно, денег на еду у меня в обрез, и я уже три недели постоянно голодна. Но — дите надо воспитывать, особенно если в этом создании половина крови Айэрра.

А вообще, по-моему, если ребенку в возрасте Храниэль никогда не доводилось голодать, он всегда будет привередничать за столом. По своим сестрам сужу.

— А давай так, тетя Линда, — Храниэль шлепает ложкой по тарелке, во все стороны летят сметанные брызги. — Я еще съем вот этот кусочек, вот этот, этот и тот. И больше не буду. Ладно?

У меня не хватает силы воли с нею бороться. Интересно, что будет, если у меня когда-нибудь появится свое такое чудо?

— Ладно. Но только потом не говори, что голодная, и яблок у отца не выпрашивай.

— Я сытая, — поспешно заявляет Храниэль. — Живот толстый-претолстый, больше ничего не влезет.

— Даже жженый сахар? — дразнюсь я.

— А жженый сахар — это не еда, — и снова отцовские искорки в глазах. — Жженый сахар — это вкусинка!

Компромисс достигнут, и я снова склоняюсь над своим рукодельем, но краем глаза все же слежу за Храниэль — как там обстоит дело с оговоренными кусками? Маленькая полу-Нездешняя заталкивает их в рот, давясь, словно ест лягушку, и всем своим видом показывая, как она не любит мою стряпню. Я притворяюсь, что полностью занята обшиванием черного бархатного кружка по краям перламутровыми листочками — через один темно-розовыми и золотисто-алыми. Будет новая застежка на плащ…