Даша Кудрявцева - Милана Грей: полукровка [СИ]

(А когда я столь мерзкое ощущение еще и представляла: рану, зашитую нитками с черной, засохшей на ней кровью…), дотрагиваться даже до пластыря было очень больно. Мой бедный друг — висок был снова зашит. Спина была расцарапана, а свежие синяки покрывали все тело. Я аккуратно смыла оставшуюся засохшую кровь с тела, лица и волос, и полезла на свое долбаное кресло обратно. Только когда я уже оделась, вспомнила про свою волшебную палочку и, спеша, с грохотом выкатила из ванной.

— Оливия, — звала я, катясь по коридору, заглядывая в открытые двери. — Оливия, черт возьми, где ты?! Оливия! Где моя волшебная палочка?

Подруга устало вышла из спальни, достала из кармана черную волшебную палочку и вернула ее мне.

— Я вниз хочу.

— Попроси ребят, — сказала Оливия с полузакрытыми глазами и зевнула.

— Ладно, прости. Я плохая.

— Денис, Эрик, нам бы кресло спустить! — крикнула она.

— Хорошо, — откликнулся из гостиной Денис.

Оливия, тяжело шагая, зашла в спальню и с грохотом плюхнулась на кровать. Ребята с легкостью спустили меня, я поблагодарила их и покатила вдоль коридора.

— Эван? — спросила я, увидев стоявшего у окна парня с костылями. Он обернулся, его лицо было усталым и обеспокоенным.

— Вот, поиграл в героя, — сказал он, грустно улыбнувшись, и постучал костылем по гипсу.

— Да… — протянула я. — Я вот тоже.

Я подъехала к окну и оторопела от изумления, увидев фиолетовый отблеск над вершинами крыш.

— Что с небом?!

— С ним все в порядке, — грустно ответил Эван. — Это купол.

— Купол? — переспросила я.

— Да. Купол, защищающий школу. Никто не может пройти через него, — Эван прервал объяснения, окидывая взором небосклон. — И выйти из-под него тоже, — он громко вздохнул.

— Каникулы отменяются, — подытожила я.

— Каникулы… — протянул тихо Эван. — Учителя не могут связаться с правительством района, да и вообще ни с кем, а темные маги не уходят, их даже больше стало. Они ищут…

Никто не знает, когда мы отсюда выберемся.

Аллея пустовала, пугающая тишина царила по всей школе. Я вздрогнула. Что-то ужасное ждало нас всех, я это чувствовала.

— Где все?

— Кто где: кто помогает медсестре, учителям, ученикам, кто приводит в порядок школу.

Молнией озарила меня мысль, я вспомнила про Дашу и Мису.

— Где Даша, Миса? — испуганно вскрикнула я.

— В палате у медсестры.

Я покатила по коридору так быстро как могла. В главной палате было много народу, но панически оглядев всех, я сразу же нашла затылок Мисы. Еле проехав между озабоченных учеников, наезжая некоторым на ноги неуклюжей коляской, я добралась до конца комнаты и спросила у первокурсницы:

— Миса, где Даша?

Девчушка подняла на меня глаза, ее щеки были мокрые от слез. Я ахнула, и схватилась за подлокотники. У Мисы был ужасный вид: лицо побледнело, и стала хорошо видна голубая вена, не переставая пульсирующая; опухшие, грустные глаза, покрасневшие от слез; покусанные, синие губы; синяки под глазами и трясущиеся, красные от холода руки.

— У медсестры. Ей вытаскивают стекла.

У меня перед глазами промелькнули воспоминания, как Даша едет по полу, собирая осколки и оставляя алый след, я вспомнила ее окровавленное платье, вспомнила, как почти без сознания Эван вел ее подальше от зала.

Я с грохотом въехала инвалидной коляской в дверь каморки медсестры. На двери остался темный след колеса. Уверенная, что Даше там и ей плохо, я стучалась, била в дверь кулаками, но мне никто не открывал. От бессилья у меня полились слезы. Она там, я нужна ей, ей больно!

— Милана, — ахнула Диана, я отвлеклась от невинной двери (точнее, руки от усталости рухнули вниз), обернувшись к черноволосой подруге. — Что с тобой? — спросила она. Его глаза были широко раскрыты, и, разговаривая со мной, она смотрела не в глаза, а на инвалидное кресло.

— По стеклу пробежалась.

Диана облегченно выдохнула и села на койку с белой простыней, на которой стояла аптечка и коробочка с баночками.

— Давай тебе протру раны? Они так быстрее пройдут. Иди сюда.

— Иди, — себе под нос повторила я. — Бегу.

Я поджала губы, посмотрев напоследок на дверь, и подъехала к больничной койке. На все согласна, лишь бы поскорей избавится от этой развалюхи на колесиках. Я подняла правую ногу на кровать, стянула шерстяной носок, Диана протерла ступню ваткой, смоченной в спиртовом растворе чистотела. Раствор имел острый неприятный запах, а еще и жег.

Щипала каждая, даже самая маленькая, ранка. Потом я подняла за штанину левую ногу, сняла носок и получила от Дианы за отклеенный пластырь на икре, который остался валяться в мусорной корзине в ванной. Это не было самой адской болью, которую я испытывала за всю свою жизнь, но я смертельной хваткой вцепилась в холодное колесо инвалидной коляски, чтобы отвлечь себя от желания отдернуть ногу. Диана протерла мне вторую ступню, протерла рану на ноге, потом заклеила новым пластырем и перебинтовала ее заново, так же она протерла мне висок и спину. По мокрым, холодным кляксам на спине пробежали мурашки.

Мрачный день мчался по-сумасшедшему быстро. Я помогала Диане, а потом просто подбадривала всех в палате. Вначале, когда я ездила всем по ногам и врезалась во все, что только можно было, меня преследовала слава неуклюжей, но когда я уже разобралась с этой чертовой тележкой, стала пользоваться хорошей славой. Анекдоты у меня быстро закончились, а вот тем для разговора была куча. Пессимистов было мало, и вскоре дух всей палаты был поднят. Пару раз приходила Оливия, Оливер, Оливер с Фредом, опять Оливия и Оливер, ругались и заставляли пойти отдохнуть, но я категорически отказывалась слечь и признать свою слабость — этого я ни в коем случае не хотела делать. Каждый раз, вспоминая проигранное сражение, я злилась на себя так же, как на первом уроке темного волшебства. Меня раздражала моя же слабость. Но занятость отвлекала меня от пожирающей злости и спасала от глупых мыслей.

На следующий день я решила поговорить с учителем Темного волшебства:

— Мистер Блек Фаст, — позвала я, въезжая за ним в класс.

— Милана Грей, если то, что вы намереваетесь мне сказать, действительно стоит моего внимания, то у вас есть, — учитель отвлекся от сбора раскиданных по столу бумаг на серебряные наручные часы, — семь секунд. Шесть. Пять.

— Я бы хотела вас кое о чем попросить, — сказала я, пропуская его из класса. — Не могли бы вы провести для меня дополнительные занятия на каникулах?

— Эван Прус, где? — спросил учитель у быстро и неуклюже костылявшего старосты «Б» класса.

— У директора, мистер Фаст, — ответил Эван, не останавливаясь (нужно заметить, что он на своих костылях двигался быстрее, чем я на инвалидном кресле).