Ник Перумов - тема: Псы любви

— Как вы делаете вещи? — спросила девочка, насмотревшись. — Вы же никогда не останавливаетесь.

— Есть заводские баржи… — пробормотал я. — У центряков…

— Центряки? Кто это?

— Они едут на больших кораблях в центре Колонны.

Акива нахмурила лоб.

— А что, бывают маленькие корабли?

Тут я, не выдержав, рассмеялся, на миг забыв, где нахожусь. Много позже Акива призналась, что именно в этот миг решила, что я ей нравлюсь. Но тогда она рассердилась и пнула меня ногой. Потом, удивившись, пнула еще раз, но удары были совсем слабые, и я лишь молча отполз назад. Девочка изумленно моргнула.

— Тебе что, не больно? — спросила она недоверчиво.

Я покачал головой. Акива открыла рот, подумала, и внезапно рассмеялась.

— Ха, да у тебя там ничего нет! — гикнув, она схватила меня за волосы и вытащила обратно в центр повозки.

— Ты смешной, — заявила юная дикарка. — Отец сказал, ты мой раб. Будешь слушаться, я тебя бить не стану. Усек?

— Да, госпожа, — ответил я покорно. Девчонка фыркнула, точно как Синухет.

— Я Акива, дочь Аль-Карака, охотница Вселенной! А ты кто?

Я представился. Оказалось, Акива не знает, что такое «эскулап». Когда я объяснил, она долго смеялась, а потом сказала, что у дзагхл даже слова неправильные, если ученик табиба носит имя змеи. Позже я узнал, что бедуины называли своих эскулапов «табибами», а «эскулапом» у них звалась маленькая безобидная змейка с желтыми пятнышками на голове.

Первые сеги Акива жадно расспрашивала про нашу жизнь. Она знала о Колонне даже меньше, чем я о бедуинах. Сильнее всего Акиву поразило, что мы держим женщин отдельно, на особых кораблях, а почти всем мужчинам отрезают «зеббы».

— Почему? Почему-почему? — допытывалась она. Я и сам плохо знал, но как сумел — объяснил. Акива потом целый сег ходила притихшая.

— Значит, у вас к женщинам могут входить только лучшие мужчины, — сказала она наконец. Я кивнул.

— Они называются анхсиями, и их очень мало. Стать анхсием — большая честь.

— А кто же твой отец? — внезапно спросила Акива.

Я пожал плечами.

— Не знаю. У нас нет кланов, как у вас. Наверно, на ментепе вместе со мной учились несколько моих братьев, но я их не знаю.

— Какой ужас! — девочка отшатнулась.

— Почему? — я удивился. — Все правильно. Мы ведь не животные, чтобы постоянно спариваться. В каждом деле нужен порядок. Лучшие мужчины входят к женщинам, женщины рожают, из потомства отбирают лучших, а остальным способность деторождения только мешает работать…

Акива как-то странно на меня посмотрела.

— А ваши воины? Их тоже отбирают заранее?

— Легионеры? — переспросил я. — Конечно! Легиону нужны самые сильные мальчики. Солдат воспитывают на особых триремах, учат стрелять и сражаться, а лишнее… — я замялся, — …им отрезают позже, чем другим, чтобы росли агрессивными.

Акива помолчала, глядя на свои босые ноги.

— Ты был прав, вы не дзагхлы, — сказала она наконец. — Вы муравьи.

Я содрогнулся, припомнив муравьиную колонну под колесами галеры. И внезапно, не знаю почему, рассказал Акиве о своей идее. Она не стала смеяться.

— Может быть, — девочка пожала плечами. — Мир большой, в нем хватит места для всех.

— Не хватит, — возразил я мрачно, и пересказал теорию Хатэма. Вот теперь Акива засмеялась, и смеялась долго, весело.

— Глупый-глупый муравей, без мозгов и без ушей! — сказала она потом. — Нет никакого шара!

— А тебе-то откуда знать? — разозлился я.

Акива щелкнула меня по носу:

— Через две сегмицы приедем в город колодников. Сам увидишь.

Затем она свистнула, подзывая своего ламарга, перелезла из повозки ему на спину и умчалась, распевая песенку про глупых муравьев.

Вспоминая город колодников, я иногда сомневаюсь, что все это происходило не во сне. Но Акива была реальной, я готов поклясться, а значит, и остальное — тоже… Я знаю, вам, нашедшим заледеневшую галеру в далеком будущем, будет трудно поверить моим словам, но клянусь — это правда!

Бедуины ехали под углом к ветру, сег за сегом удаляясь от Колонны. Вскоре стало ясно, что Хатэм ошибался по крайней мере в одном: никакой старой Дороги не существовало. Во всяком случае, за левой Обочиной.

Вокруг, куда ни глянь, простирались Дикие земли. Зона дальнего земледелия осталась справа, древесные участки и обработанные поля давно кончились. Уже десятый сег бедуины ехали по совершенно диким местам, где деревья росли кучками, а трава иногда достигала двойного роста.

Судя по погоде, племя двигалось медленнее Колонны. Намного медленнее. Спустя двадцать шесть сегов уже заметно похолодало, и я гадал, где бедуины собираются провести натру, поскольку было совершенно ясно, что убежать от нее они не успеют.

Я прислуживал дочери шейха и выполнял довольно грязную, хотя и необременительную работу по уходу за ее ламаргами. Мы с Акивой стали своего рода приятелями: она любила командовать, а я боялся ее злить. По настоянию девочки, с меня вскоре сняли ошейник. Все равно бежать было некуда — нас даже пираты давно обогнали.

Акива учила меня ездить на ламарге и от души развлекалась, глядя на мою неловкость. Другие бедуины относились ко мне безразлично. Зато хоть ненависти не было… Впрочем, с чего бы им ненавидеть дзагхл? За всю историю, наверно, лишь раз или два легионеры сумели причинить бедуинам ущерб, гораздо больше вреда наносили им ядовитые жидкости земледельцев. Вот их бедуины ненавидели смертной, непреходящей ненавистью.

Понемногу я начинал понимать, что мир Колонны почти не пересекается с миром кочевников. Это было очень болезненным открытием для мальчика, всю жизнь считавшего свой дом единственным и неповторимым. Жизнь бедуинов так сильно отличалась от нашей, что иногда казалось — меня окружают вовсе не люди, а какие-то другие существа, лишь внешне с ними сходные.

Первое время мальчишки в племени издевались и надсмехались надо мной, прятали одежду, заставляя меня голышом бегать между повозками в поисках комбинезона. Их, как и Акиву, очень веселило, что у меня отрезан «зебб». Лишь убедившись, что я не считаю это позором, они понемногу отстали.

Взрослые бедуины, напротив, иногда меня жалели, однако то была жалость человека к больному зверенышу, и она оскорбляла меня гораздо сильнее, чем насмешки детей. Странно, но как раз это и сблизило нас с Акивой.

Дочь шейха не была счастлива в племени. Самого охраняемого ребенка бедуинов постоянно опекали несколько старух и телохранителей, удаляться от повозок ей запрещалось, другие дети чувствовали себя скованно, когда Акива была рядом.

Ее старший брат, уже взрослый, обращал на Акиву не больше внимания, чем на меня. Женщина — у бедуинов — считалась человеком второго сорта, но очень ценным, поэтому их берегли, порою насильно. Из-за этого у девочки развился воинственный характер, и она часто поступала «назло» своим менторам, как бы стремясь доказать им, что не нуждается в опеке.