Ник Перумов - тема: Псы любви

Персен лазил по замку и окрестностям, его подтянутая ладная фигура мелькала повсюду. Они встречались лишь вечерами в каминной или на стене.

Этой ночью луна взяла выходной; если бы ей довелось выйти на сверхурочную работу, она обнаружила бы, что дистанция меж неподвижными фигурками существенно сократилась.

— Слушай, Трюмо. А каково это?

— Что?

— Ну, чувствовать себя женщиной?

— Я не чувствую себя женщиной.

— Однако ж, ты не можешь помочиться со стены.

— Еще одно слово, и со стены полетишь ты!

— Да ладно тебе. Лучше посмотри, какое сегодня небо красивое.

Огонь в камине полыхал вовсю. Шаловливые языки пламени пытались вырваться из тесной каменной клетки, бросались искрами. Кресло, которое едва ли могло вместить прежнего Трюмо, сейчас казалось необъятным. Неслышно подошел Персен, снял с полки тяжелый канделябр, зажег свечи. За последние дни он сильно похудел и вроде бы даже стал ниже ростом, однако выглядел по-прежнему блистательно.

— Вина? — неуверенно предложил Попрыгунчик.

— Отыскал бы лучше где-нибудь пива или браги.

— Думаешь, я не искал? Но в подвалах только вино. Одно только чертово вино!

— Подвалы? — оживился Трюмо.

— Вот здесь, похоже, он держит самое старое, — возвестил Персен, небрежным взмахом руки уничтожая труд многих поколений трудолюбивых пауков. Ряды здоровенных бочек уходили вдаль; свет факела не позволял увидеть конца этой внушительной шеренги.

— Неплохо! — Трюмо осторожно провел пальцами по гладкой дубовой поверхности. От непрестанных упражнений с мечом нежные девичьи руки несколько загрубели, но не настолько, чтобы не ощутить холод старых досок и покой хмельной влаги под ними.

— Представляешь, сколько можно было бы выручить золота за все это хозяйство? — мечтательно протянул Персен. — Мы купили бы таверну. Дюжину таверн! Да что там — сотню!

— Зачем тебе таверны? — удивился Трюмо. — Здесь есть все, что надо — и никто не вышвырнет тебя за то, что ты орешь непристойные песни, крушишь мебель или пристаешь к ба… — дисквалифицированный специалист по пьяным дебошам замолк на полуслове.

— Понимаешь, Трюмо, это все — для благородных. А мы с тобой… — Персен задумался, — мы с тобой… М-да, мы с тобой. Впрочем, не сбегать ли мне за посудой?

— Я т-тебя люблю! Как эту, как там ее… не подумай чего плохого. Как сестру, люблю! И ув-важаю! Тоже как сестру. Хоть ты, конечно, и гад, — неожиданно завершил Попрыгунчик, испытывающий серьезные проблемы с изложением разбушевавшихся мыслей. Те норовили вырваться на волю одновременно, и на обуздание их у Персена уходили почти все наличные силы. Голова его покоилась на коленях Трюмо; пить было несподручно, но в целом — ничего себе.

— А вот я тебя не люблю, но тоже у-ва-жа-ю. Ты хороший, честный негодяй. Я рада, то есть рад… — хрупкая конституция Трюмо не способствовала потреблению алкоголя в таких количествах. — Заберите меня отсюда! — неожиданно завопила принцесса. — Домой хочу! Ты донесешь меня до моих покоев? — доверчиво поинтересовалась она у Персена.

— А то!

Ночь — время темное, таинственное. Ночью случаются такие вещи, о которых потом помнишь всю жизнь. Днем они тоже случаются, но день, согласитесь, время не слишком таинственное и уж никак не темное. Настрой не тот.

Персен дорого бы дал, чтобы забыть о той ночи.

Попрыгунчик несся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Он обыскал уже весь замок, но Трюмо пропал. А что, если она?.. Если он?.. Что тогда? Персен на бегу отмахивался от мерзопакостных мыслей. Только бы найти. Только бы успеть! Не дать свершиться… Персен был уверен — что-то в подобных случаях должно свершаться. Проклятье? К чертям проклятье!

Попрыгунчик вихрем взлетел на крышу донжона и увидел хрупкую фигурку Трюмо в свете зарождающегося утра.

Персен неуверенно приблизился, снял куртку и, помедлив, набросил ее на нежные девичьи плечи.

— Трюмо, я ведь не хотел, — опасливо начал маленький вор. — Мы напились и ты, то есть, я, то есть…

— Никогда не думала, что это так больно, — прошептала принцесса.

— Это инкстинкт! Или инстинкт? Ч-черт, какая разница? — Попрыгунчик бормотал какую-то чушь, первый раз в жизни не находя нужных слов.

— Какая разница?.. — эхом отозвался Трюмо.

— Да, так вот я собирался… Эй! Ты что делаешь?! — руки принцессы крепко обвили шею Персена. Лицо принцессы приблизилось, от него пахло сегодняшней ночью. Попрыгунчик закрыл глаза и…

… пребольно ударился носом о край золотого кубка.

— Великолепно! — мерзкое хихиканье раскатилось по зале, пронеслось над пыльным столом и заглохло в истлевших гобеленах. — Уже разобрались! Шустрые какие, а!

— Эй! Это что такое? — Трюмо удивленно разглядывал баранью ногу, которую сжимал в руке. — Ага! Персен! Ты тоже здесь?

— Ну а куда я денусь? — вместо вина в кубке обнаружилась лишь пыль, так что маленькому воришке пришлось чихать, кашлять и тереть глаза одновременно. Присутствующие смотрели на него с неподдельным интересом.

— Потешили старика, потешили, — продолжал меж тем маг. — Использовать алкоголь для преодоления естественных барьеров — двойных, заметим, барьеров, идея весьма интересная. Я как-то и не думал о такой возможности. А сейчас вы можете получить обещанную награду. Сокровищница в полном вашем распоряжении.

— Мы еще и круче можем! — радостно ляпнул Персен, — правда, Трюмо?

Насупленное чело великана отражало мучительную работу мысли. Пришла его очередь оказаться в центре внимания — зрелище было величественным.

— Так ты что, гад, подглядывал за нами? — взревел Трюмо.

Персен пошатнулся, уронил глухо брякнувший мешок, попытался его поднять и в изнеможении опустился на землю. Закон всемирного тяготения одерживал победу над алчностью; мешочек на шее, два кошеля на поясе и парадный шлем безвестного императора стремились к земле, невзирая на персеново сопротивление. Золото стремилось на родину, в недра.

— Я больше не могу, — прохрипел Персен, сдергивая драконоподобное чудище с головы.

— Приехали, — пыхтящий Трюмо обрушился неподалеку. Устрашающих размеров телега, скрипнув, остановилась. — Вот вредный старик, а? Не мог лошадей наколдовать?

— Лошадок ему! — Персен, наконец, справился с ремнями золотого (ну, или очень похожего на золотой) доспеха и принялся стягивать поножи, — в любом случае, на подходах к деревне добро надо будет прикопать.

— Да. Надо. — Голос Трюмо звучал как-то потерянно.

— Теперь все изменится!

— Изменится, — эхом отозвался Трюмо. Взгляд великана был устремлен куда-то за горизонт.

Воспоминания — страшная сила. Большую часть времени они лениво ползают на задворках сознания, словно жирные мыши в богатом погребе, но стоит ненадолго отвлечься от дел насущных, расслабиться — и тишайшая мышь превращается в опаснейшую тварь, норовящую исподтишка пронзить ваше сердце острым клинком ностальгии.