Элиссон Элиссон - Хранители крови

Гарри сощурился, глядя так внимательно, как только умел.

Осадок растворился.

— И?

— Вот тебе и "и", Поттер. Был яд, да весь вышел. Или не яд, Мерлин его знает. Ставлю опыт — реакция идет. Только начинаю выделять конкретный компонент — испаряется, будто его и не было.

Только теперь Гарри обратил внимание на тазик с "отходами производства": тампонами, стекляшками, палочками, колбочками и брызгами жидкостей.

— То есть, куда ни кинь – всюду клин, — пробормотал Гарри.

— Главное — Малфой оклемался. Лихорадка прекратилась. Есть надежда, что утром проснется и поговорим.

— Ладно. Тогда я пойду, прогуляюсь.

— Гарри? — окликнула Луна, когда он прошел мимо. — Ты куда?

— Может, совы прилетели.

Совы не прилетели, Гарри знал это. Но оставаться в доме с его холодными коридорами и духотой комнат было невыносимо. Стены давили, в висках тихонько пульсировала боль. Хотелось вдохнуть свежий, сырой воздух, стряхнуть с себя пыль, грязь и усталость и хоть ненадолго отрешиться от всего. Забыть.

Дождевые тучи были тяжелыми, фиолетово–серыми. Дождь барабанил по карнизам и крышам, по листьям деревьев и гравиевым дорожкам. Из‑за туч становилось темно, хотя до ночи было еще далеко.

Гарри развернул над головой волшебный щит и бездумно побрел по узкой, мощеной плитками дорожке вглубь сада. Ветер шевелил листву, и казалось, будто кто‑то шепчется в кронах деревьев. Лесные нимфы? Или садовые гномы? Шелест напомнил ему о призрачных голосах в Арке далеко отсюда, где‑то в министерском Отделе тайн. О тех голосах, к которым присоединился голос Сириуса. О тех, к кому однажды присоединится и его голос. Смерть давно не казалась Гарри чем‑то враждебно–запредельным, смерть — всего лишь рубеж, за которым его ждет встреча с родителями, с крестным, с Люпином и Фредом Уизли, с Дамблдором — со всеми, кого он когда‑то любил, со всеми, кто когда‑то любил его. Он ведь уже был там — в месте, похожем на станцию Кинг–Кросс. Он умер, чтобы другие могли жить. Его тревожила не смерть, но жизнь. Исполнивший свое предназначение Мальчик–Который–Выжил–И–Победил–Того–Кого–Нельзя–Называть. Отработанный материал. Кто‑то думает, можно продолжить, как ни в чем ни бывало? Выучиться на аврора, жениться, наплодить детей, а в старости сидеть у горячего камина, засунув ноги в тапки, и рассказывать, рассказывать, рассказывать, забывая одни детали, выдумывая новые — какая разница? Пугать, шокировать, вселять благоговейный трепет и вызывать восхищение. Шутить. Чувствовать себя победителем.

Вот только никому и в голову не приходило, что, выиграв одну битву, победитель проиграл саму жизнь.

Чем стала его жизнь после победы? Где цель, которой он жил долгими годами? Достигнута? Достигнута в семнадцать лет. Но что же станет с человеком, который уже к семнадцати годам раскрывает весь заложенный в нем потенциал? С тем, кто привык балансировать на грани смерти? Не желая того, не прося, но привык? Неужели его критерии счастья можно сравнивать с критериями обычных людей? Пусть переживших войну и гибель близких, но обычных, простых смертных. Он ведь не умер, так что в какой‑то степени он бессмертен, и только бессмертные на самом деле знают, что такое скука. И бессмысленность.

Чего‑то недоставало в его жизни, Гарри чувствовал это сейчас очень остро. Он знал любовь и дружбу, верность и предательство. Все это было, но… все было не то.

— Понимание, — прошептал он, вскидывая голову и вдыхая сырой, пахнущий озоном воздух полной грудью. — Если бы кто‑нибудь, вот скажем…

— Гарри!

Он подскочил от неожиданности. Погрузившись в размышления, не заметил, как забрел в глубину сада. Оглянулся.

К нему шла Луна. Босиком. По мокрой траве. Без щита. Дождь заливал ее лицо с посиневшими от холода губами, на которых играла неизменная мечтательная улыбка. На щиколотки налипла грязь и травинки. Блузка и закатанные до коленей штаны промокли и представляли теперь настолько жалкое зрелище, что Гарри встревоженно двинулся ей навстречу.

— Что случилось? Что ты тут делаешь в таком виде? Почему без щита? Малфой проснулся и снова украл твою палочку? Где Блейз?

Гарри бы засыпал ее еще дюжиной вопросов, если бы Луна не запрокинула голову и не расхохоталась безудержным смехом — таким звонким, с сумасшедшинкой. Гарри споткнулся и недоуменно остановился. Это еще что за неуемное веселье?

Луна тем временем вытащила из‑за пояса волшебную палочку и, не прекращая смеяться, заткнула ее за ухо.

— Так лучше? — воскликнула она.

Гарри продолжал сверлить ее подозрительным взглядом.

— Я решила прогуляться, — сказала Луна, вытирая лицо мокрым рукавом.

— Правда?

— Да. Прохладно, поэтому бегаю. Чтобы согреться. А по траве, потому что гравий колет ноги.

— А ты не пробовала в ботинках? В мантии? — спросил Гарри.

— Но ведь тогда не чувствуешь землю, дождь… — девушка приблизилась к нему и доверительно понизила голос. — Через ноги в землю уходит дурная энергетика, усталость, раздражение. Можно еще к дереву прислониться и постоять минут десять. Помогает восстановить внутреннее равновесие. Но лучше всего просто поиграть.

Луна поглядела вверх — щит Гарри как раз заканчивался над ее макушкой — и отпрыгнула назад. Закружилась, выхватывая палочку из‑за уха. Прокричала:

— Гляди! Экспекто патронум!

Белая субстанция — яркая, ослепительная — сорвалась с кончика волшебной палочки, завертелась, уплотняясь, и из нее выткался заяц: длиннющие уши, сильные задние лапы, усатая мордочка. Скакнул по воздуху раз, другой, оставляя после себя мерцающие следы, похожие на дым от потухшей свечи, и дунул прочь размашистыми зигзагообразными скачками.

— Эй! — звонко воскликнула Луна. — Куда?!

И бросилась за ним по траве — только пятки засверкали.

Ее смех, по–детски беспечный, безграничный, разорвал серое уныние вечера в клочья! Низко–низко ползли тучи. Ливень разворачивался над землей сильными, порывистыми от ветра потоками и уже мешал свободно дышать. Где‑то за садовыми деревьями старинный каменный особняк угрюмо, угрожающе глядел сквозь поблекшие витражи. А по скользкой траве неслась сломя голову сумасшедшая девчонка, догоняя несуществующего зайца и заразительно хохоча. И Гарри вдруг нестерпимо захотелось… рвануть следом за ней? Отпустить на волю собственного Патронуса? Совершить что‑нибудь еще более безумное?

Щит над головой дрогнул, и, только вскинув палочку и уже выкрикивая заклинание, Гарри почувствовал, как обжигающие холодом дождевые капли ударяют в лицо. Он раскрыл рот, ловя их губами, и запрокинул голову. Сгусток чистого волшебства сорвался с палочки, вспыхнул белым пламенем, превращаясь в тонконогого оленя, и загарцевал на месте. Гарри задохнулся, глядя на него сквозь залитые дождем стекла очков: от внезапно нахлынувшей радости, от какого‑то первозданного экстаза — просто быть здесь, сейчас, под этим дождем, в этой ворвавшейся в лето осени, рядом с человеком, который умеет жить, а не выживать, и способен творить чудеса — настоящие, ошеломляющие чудеса!